Юлия Беспятых: «На науку нужно тратить много времени»

Текст создан в рамках проекта «Завлабы»: редакция PCR.NEWS задает вопросы руководителям лабораторий, отделов и научных групп. Что бы вы сделали, если бы были всемогущи? Как должен выглядеть идеальный мир через 50 лет? Что вам не дает покоя? Какому главному правилу вы можете научить начинающих исследователей? И так далее.

У нас такая сфера деятельности, что энтузиазм мы испытываем волнообразно, с периодичностью. Пять минут назад приходил коллега, врач-хирург, предлагает совместный проект по изучению нового способа терапии, клиники заживления ран, инновационный подход, большие перспективы. Плюс мы сейчас занимаемся организацией конференции, нашей личной, уже второй за всю историю моего «завлабства». Первую мы организовывали в 2022 году, сразу после COVID-19. Все уже привыкли сидеть дома, привыкли к онлайн-общению, и тут мы: «Хватит сидеть дома, давайте общаться вживую!». Конференция прошла очень удачно, поэтому вторую мы делаем с бо́льшим размахом, и это еще больший азарт и интерес.

Конечно, в связи с общемировой ситуацией есть некоторые сложности, чуть больший контроль со стороны всех структур, это понятно. Но науку нельзя посадить в рамки, нельзя ограничивать международное общение, иначе мы развиваться не будем. У нас есть зарубежные коллеги, которых мы приглашаем принять участие, и надеемся, что они смогут приехать.

Я испытываю гордость за каждый проект, который выливается во что-то оформленное, такое как публикация, и за каждое цитирование. Если мы видим, что коллеги повторяют наши эксперименты, делают что-то схожее и используют наши данные, ссылаются на них — я лично испытываю гордость. Когда аспиранты, дипломники успешно защищаются, когда сотрудники получают какие-то награды. Я еще преподаю в РХТУ имени Менделеева — вуз химический, мы там сделали программу аспирантуры по молекулярной биологии, в том числе я читаю лекции для бакалавров и магистров. К нам приходят для выполнения дипломных работ как бакалавры, так и магистры РХТУ. В том вузе так заведено, что на их дипломных защитах присутствуют представители фармкомпаний, ведомственных организаций. И моих студентов прямо с защиты дипломов приглашают на работу в ведущие компании нашей страны. Конечно, тоже испытываю гордость за них и за себя.

Достаточно много всего происходит, со стороны фундаментальной науки, со стороны клиники. Это внедрение и развитие различных микрофлюидных технологий, это создание органов-на-чипе. Одно из направлений нашей лаборатории — изучение микробиоты и способов ее коррекции. Есть такое направление, как восстановление нормальной кишечной микробиоты с использованием донорской микробиоты. Недавно вышел большой обзор, где рассматривается, что пересадка донорской микробиоты позволяет вылечить более 85 различных нозологий. Но у нас в стране это очень строго регулируется, экспериментальное лечение — исключительно через этические комитеты. Не так много практикующих врачей соглашаются на применение экспериментальных методов терапии, обычно им не до инновационных технологий. И не так много групп, которые занимаются подобными исследованиями. Если раньше все говорили, что это лечение только кишечных патологий, то сейчас это даже не преобладающее большинство нозологий, которые можно вылечить с помощью микробиоты. Не так давно мы разговаривали с коллегами, которые занимаются болезнью Паркинсона, и они видят у своих пациентов улучшение после пересадки донорской микробиоты.

Я бы очень не хотела быть всемогущей, и чтобы от меня что-то зависело в масштабах Вселенной. Но, наверное, хотелось бы поменять отношение людей и в первую очередь — вышестоящих структур. Я люблю приводить пример, что раньше, в древние времена, не было отдельно научных сотрудников и отдельно врачей. Один и тот же человек открывал лекарство, тестировал его на себе, а потом применял на своих же пациентах. Так были сделаны величайшие научные открытия, вакцины и многое другое. Конечно, я не призываю делать так же сегодня, но это были одни и те же люди. А сейчас мы сильно разошлись — те, кто делает фундаментальную науку, с теми, кто применяет это на практике.

Наука зачастую не слышит, что нужно практической медицине, а практическая медицина не понимает, что ей нужно просить у ученых. Можно услышать от врача: «Когда вы дадите нам новый антибиотик?» А для этого, помимо того, что его нужно разработать, он должен пройти длительную стадию апробации и внедрения в практическое применение. Никто не скажет, когда это будет. А научные сотрудники не знают, что нужно клинике, на каких направлениях сосредоточить свое внимание. Поэтому хочется больше коммуникаций, в том числе междисциплинарных. И больше поддержки со стороны государства.

У нас все меньше становится структур, которые выделяют гранты. Был Фонд фундаментальных исследований, потом он объединился с Российским научным фондом, и поток заявок стал колоссальным, конкуренция растет. У тех, кто уже сделал себе имя и регалии, тут больше шансов по сравнению с молодыми исследователями. А многие из молодых ученых являются перспективными, опыт руководства проектами у них небольшой, но с чего-то же надо начинать. И, безусловно, им нужна поддержка.

Беспокоит сейчас как раз финансирование, позиционирование науки как таковой. К нам приходят много студентов, дипломников с перспективой работы. И, конечно, есть проблема в зарплатах — что мы можем им предложить по сравнению с тем, что предлагается в IT-сфере, в пиаре. Приходит молодежь, они хотят денег, хотят много и сейчас, понять это можно. А наука очень часто — это про перспективы, про карьерный рост. Для того, чтобы стать ученым, недостаточно прийти в научную организацию и работать научным сотрудником. Ты должен зарабатывать свои компетенции, показывать их, делать открытия, публиковаться, и после этого ты становишься востребованным. Многие питают иллюзии, что если они сейчас уедут за границу, там их ждут золотые горы. Нет. За рубежом зеленых студентов-аспирантов просто так не берут на хорошо оплачиваемые должности. Ты должен проявить себя, доказать свою состоятельность. Многие хотят великих открытий через пару месяцев, публикацию в Nature или Lancet через год-два, а научные проекты очень часто разворачиваются годами, десятилетиями! Поэтому люди жертвуют своими интересами и увлечениями ради выгоды здесь и сейчас. Пусть менее интересное поприще, но более оплачиваемое сейчас.

Лаборатория у меня молодая. Есть коллеги-завлабы, которым лаборатории достаются «по наследству», но в моем случае лаборатория создана с нуля — в 2020-2021 годах, с легкой руки Говоруна Вадима Марковича, тогда директора Научно-клинического центра физико-химической медицины. Его идея была — сделать мультидисциплинарную лабораторию, связанную как с наукой, так и с клиникой. Тогда была создана лаборатория молекулярной медицины и Центр молекулярной медицины и диагностики, которым я руковожу. Поэтому цель — развивать лабораторию, совершенствовать методы, которыми мы владеем. Продолжать развивать наши научные направления. Мы активно занимаемся изучением микробиоты, это направление нам досталось от Вадима Марковича и Елены Николаевны Ильиной. Мне бы очень хотелось, чтобы это направление процветало. Помимо этого, мы занимаемся изучением различных резистентных форм бактерий.

Идеального мира быть не может, да и не нужно, потому что любые несовершенства и отсутствие идеала стимулируют развиваться и совершенствовать. В первую очередь хочется, чтобы диагностика стала доступной для любого человека. Сейчас многие диагностические платформы достаточно дорогие, потому что производятся за рубежом и не имеют аналогов. Хочется, чтобы развивалось отечественное производство, отечественные способы диагностики. Вполне возможно, это удастся через 50 лет. Та ситуация, которая сейчас сложилась в мире, очень сильно подтолкнула отечественную науку, отечественные разработки.

Я думаю, что через 10-20 лет время мы сможем не только предоставлять людям доступные анализы, но и делать их персонализированными. И усовершенствовать лечение, которое тоже станет персонализированным. Все люди разные, каждый организм индивидуален, по-своему реагирует на течение заболевания, на терапию. Конечно, нужно переходить к персональной диагностике и, как следствие, к персональной терапии.

Любая новая технология — это сначала дорого. Сейчас даже обычные люди знают, что можно отсеквенировать геном. Когда технология только зарождалась, даже научный сотрудник не мог подумать, что его геном может быть отсеквенирован. Сейчас любой человек может сдать анализ и получить геном за 30–40 тысяч рублей, это средняя цена по рынку. А через 50 лет диагностика и медицина станут еще более доступными с точки зрения финансов.

Многие помнят ситуацию с компанией Theranos, эта нашумевшая история, но в сути своей идея очень правильная. Неинвазивно, по капельке крови определить максимальное количество диагностических параметров. Реализация в какой-то момент дала сбой, что-то пошло не так. Они не смогли признать ошибку и получили печальный исход. Но сейчас действительно очень активно развиваются микрофлюидные технологии, лаборатории-на-чипе, органы-на-чипе. Мне кажется, что за малоинвазивными процедурами будущее, как по диагностике, так и по лечению. Даже банальная процедура удаления почечных камней, камней желчного пузыря — сейчас это всего несколько лапароскопических проколов, пациент через день или в день операции может идти домой. И я думаю, что все больше будет малоизвазивных способов терапии, на это большие ставки. На диагностику не нужно будет кровь забирать в 5–6 четырехмиллилитровых пробирок, а достаточно будет нескольких микролитров для всех необходимых исследований. Плюс сейчас идет развитие в сторону максимального количества анализов из слюны, использования новых молекулярных маркеров, например, микроРНК.

В первую очередь я всем своим студентами советую заниматься тем, что им нравится. Пробовать разное и не бояться менять направление. Например, у меня есть студенты-химики, которые очень интересуются медициной, биологией, но боятся сменить сферу деятельности. Не бояться! И если фундаментальное образование биологическое — не бояться уйти в физику, в те же самые лаборатории-на-чипе. И, конечно, работать, без этого никак. Я всех студентов и молодых сотрудников призываю копаться во всем, что они делают, добиваться сути. Без въедливости ничего не получится. Я им рассказываю, как мы занимались изучением возбудителя туберкулеза и были одной из первых команд в мире, которая провела его протеомный анализ, за счет чего нам удалось показать особенности возбудителя туберкулеза, циркулирующего не территории России. И я ночами разбиралась с тем, что еще не было известно, пыталась получить какие-то выводы из тех данных, которые мы имеем. Мы с коллегой Егором Шитиковым получили за это премию Правительства Москвы. (О геномике туберкулезных микобактерий Егор Шитиков рассказывал в интервью перед конференцией «Молекулярная диагностика 2023». — PCR.NEWS.) Еще я занималась изучением влияния противотуберкулезной терапии на протеомный профиль бактерии, за что также была удостоена медали Российской академии наук за вклад в медицину. Конечно, без раскручивания всех биохимических путей, без сидения над всеми белками, про которые непонятно, как и с чем они могут быть связаны, почему изменяются, — ничего бы не получилось.

На науку нужно тратить много времени. Это не та сфера, где можно отработать свои восемь часов, забыть и пойти домой. Если ты выбираешь науку, ты должен быть готов к тому, что она будет занимать 90% твоего времени не только на работе, но и дома, и где бы ты ни был.

Беседовала Анастасия Полтавец