Болонская система: России выйти нельзя остаться. Катастрофа или нет?

Каким будет образование в России? Была ли у нас в реальности Болонская система, или только в отчетах ректоров? Что такое Болонская система, наконец? Об этом мы беседуем с экспертом Дмитрием Дубровским *, кандидатом исторических наук, сотрудником Лаборатории исследования академической свободы в Центрально-европейском университете (Вена).

* Дмитрий Дубровский решением Министерства юстиции РФ включен в реестр СМИ-иностранных агентов.

Зачем нужна Болонская система? Давайте от печки.

Университет в Болонье — старейший европейский университет. Создание Болонской системы было частью европейского процесса интеграции. И в рамках культурной и экономической интеграции решался довольно прагматический вопрос: необходимо было обеспечить мобильность рабочих кадров, взаимное признание дипломов и понимание того, что если ты принимаешь, например, в Швейцарии, человека, обучавшегося в Германии или Франции, то его учили более-менее тому же, и ты можешь предсказать, что он может и что не может.

Когда это делалось и как технически устроено?

После ряда встреч в 1999 году в Болонье министры образования европейских стран подписали меморандум о принципах Болонской системы ЕС. В частности, важную роль в ее реализации играли ректоры европейских вузов, что существенно. Упрощая картину, можно сказать, что на самом деле министры образования во всех европейских странах — это во многом технические персонажи. Основные решения по содержанию образования — у ректоров вузов. В отличие от России, где часто ректоры — технические персонажи, а основные решения принимаются в Министерстве. И это сильно влияет на логику развития образования и на его эффективность.

И вот в Европе решался вопрос: как создать воспринимаемую и прозрачную систему высшего образования так, чтобы люди могли спокойно перемещаться и было понятно, что за дипломами стоит. Для этого была, в частности, придумана система ECTS (European Credit Transfer and Accumulation System) — Европейская система перевода и накопления баллов. Это условная «единица веса» определенного курса. Общий ее смысл: полный семестровый курс, в зависимости от сложности, может быть 1–2–3 единицы ECTS. Магистерская программа, допустим, должна состоять из 160 единиц ECTS. Это значит, что вы должны прослушать 40 курсов, это много. Понятно, что там не только курсы, там еще измеряется ваша самостоятельная работа, написание курсовых, ваша годовая работа и финальная работа. Грубо говоря, это некая универсальная единица, которая позволяет сравнивать временные и умственные затраты преподавателя и студента, когда они работают над тем, чтобы студент получил магистерский диплом.

Есть какая-то разница с тем, как это устроено в России?

Системы образования в Европе и России были разные. Российская система ближе к традиционной немецкой. Где есть градации «специалист-кандидат-доктор». Она более ориентирована изначально на науку, в очень малой степени — на образование и почти ни в какой степени — на практику. Англосаксонская система другая. Там три степени: бакалавр, магистр и PhD. Именно эту систему взяли за образец для Болонского процесса, и, хотя часто эти ступени могут называться по-разному, основное содержание в тех 48 странах, что в него входили, практически не отличалось. Обе эти системы различаются не только формально, но и содержательно, поскольку по-разному видят логику самого образовательного процесса.

Так, традиционная система «специалист-кандидат-доктор» позволяет человеку буквально с первого дня начинать специализацию. Например, я заканчивал исторический факультет СПбГУ, и у нас уже с первого курса были курсы по специальности. Я хотел быть археологом, я занимался археологией, и с первого курса уже слушал курсы по археологии. И это давало некоторый фокус специализации, но исключало широкое использование специалистов в дальнейшем. Если человек уже начинал специализироваться на чем-то с первого курса, после пятого ему было тяжело быть мобильным, изменить свою специальность, что для современного мира очень важно. Это, кстати, даже не всегда плохо, в медицине, возможно, это даже хорошо. Но самую главную проблему, видимо, невозможно решить.

Главную?

Дело в том, что образование всегда отстает от реальной жизни. Потому что есть развитие техники, науки и всего на свете. Пока это как-то уляжется в голове и как-то дойдет до преподавания, пройдет время. Мы помним, как в СССР говорили: «А теперь забудьте, чему вас учили в институте, мы вам покажем, как это выглядит на самом деле». Советское высшее образование не было плохим. Но оно было очень ригидным. Человека поставили на рельсы — и все. В СССР, на мой взгляд, появлялись гениальные физики, химики, скорее вопреки, а не благодаря. Потому что широта их мышления оказывалась сильнее, чем шоры, в которых их воспитывала система образования.

Англосаксонская система сделана иначе, по принципу «bottleneck» (бутылочного горлышка, то есть поэтапного сужения специализации. — PCR.NEWS). Сначала человек получает общее образование в той сфере, которой он хочет заниматься. Получает некоторый набор умений и общее представление о том, что вообще кругом творится, чем интересно заниматься. Это образование уже позволяет работать в какой-то определенной нише. И многие заканчивают образование на этом. Дальше идет магистратура, которая идеологически сформирована примерно так, как был сформирован специалитет в СССР. Тут уже речь идет о конкретных направлениях, конкретной проблеме, с которой имеет дело общество, наука, государство и т.д.

Такое разделение, кроме всего другого, позволяет осуществить и принцип академической мобильности, а ее отсутствие — это еще одна беда советского образования, которой даже гордились. Вот министр Фальков — он от студента до ректора вырос в одном вузе. В большинстве стран мира это невозможно, потому что это означает, что у него не было возможности тут поработать, там поучиться. Это то, что обогащает науку и образование, обогащает профессиональный опыт и возможности конкретного человека.

А в англосаксонской системе между четырьмя годами бакалавриата и двумя магистратуры образуется такая «дырка». В это время люди где-то работают, понимают, что им нужно, и уже потом поступают в магистратуру. Там, как правило, люди не переходят автоматом из своего бакалавриата в свою же магистратуру.

Если у меня бакалавриат по биохимии, я заканчиваю в Амстердаме, то я могу поехать в Цюрих или могу выбрать для магистратуры область, например, молекулярной биологии?

Да. Более того: магистратуры позволяют менять профессиональный трек. Человек доучился до бакалавра, поработал и понял: не мое. И люди начинают менять профессию.

Возникают два люфта: первый — человек начинает работать и думает о том, что ему близко и чего ему хочется из того, что ему рассказывали, второй — он выбирает из возможных магистратур. Такая система позволяет не просто перемещать кадры, но и концентрировать разные темы и разную проблематику в разных вузах. Возникает синергетический эффект, какие-то сильные школы начинают создаваться в разных странах. Потому что ни одна страна, даже самая замечательная для образования типа Великобритании, не способна в одиночку покрыть все возможные проблемы мира. В результате студенты перемещаются в разные вузы, получают образование на языке Евросоюза, английском или французском, и получают европейский диплом. Болонская система была создана не только для унификации, но для создания общеевропейского образовательного пространства.

Насколько я помню, в СССР было возможно изменить специализацию при поступлении в аспирантуру.

Да, но это было трудно. И к этому относились предвзято, если человек шел в аспирантуру не по профильному образованию. А европейская магистратура строится из того соображения, что бакалавриат научил общим подходам к науке, которые человек может использовать в магистратуре, даже если он писал диплом по литературе, а сейчас занялся политологией. Без проблем. Они уверены: эти люди умеют учиться. И почему это еще важно? Социологи говорят, что уже современное поколение будет вынуждено 3–4 раза в жизни менять профессиональное направление. Болонская система позволяет это делать. И это то, что сейчас хотят порушить в России.

Есть еще какие-то особенности Болонской системы?

Есть. В рамках общеевропейского образовательного пространства стали создаваться сетевые магистерские, что здорово. Например: в Венеции есть магистратура «Демократизация и права человека». Я бы сам там поучился. Она находится в бывшем соборе Св. Николая, который прообраз Деда Мороза. Эта программа на два года, в нее входят порядка сорока европейских вузов. Первый модуль: они читают общие представления о human rights и демократии студентам, которые должны знать два языка, английский и французский, официальные языки ЕС. И потом студенты пишут некоторое обоснование своей темы, с которым попадают в один из других вузов, хотя могут остаться и в Венеции. Но, как правило, они куда-то едут, от Граца до Осло. И второй год они проводят там, готовят магистерскую. Такой хаб получается.

Другая важная часть Болонской системы — в высокой степени позволять студенту выбирать курсы. В отличие от ригидной системы, которая продолжает существовать в России: «Вот вам курс по выбору, на него и записывайтесь». А ведь чем выше количество курсов по выбору, тем больше свободы студента по формированию своего уникального трека. Если очень упрощать, то это выглядит так: в российской системе хотят рассказать студентам все от Баха до Оффенбаха. А в Болонской системе, особенно в бакалавриате — иначе. Студенты, допустим, получают курс «Общие проблемы биологии», где им рассказывают, что в мире творится. Общие проблемы и общие методы. А дальше студент может сам набирать какие-то курсы, от чего-то отказываться. Это еще возможность «откалибровать» свой профессиональный трек в том направлении, в котором у человека душа лежит. Или, например, просто познакомиться. Бывает же разный уровень необходимости. Какие-то темы бывают очень нужны глубоко и серьезно, какие-то темы для общего понимания. Этот принцип, в частности, лежит в основе принципов artes liberales (свободных искусств и наук), который в России развивался в Смольном факультете свободных искусств и наук в СПБГУ, в РАНХГНиС в Москве.

Как это все согласуется? Там же сотни вузов. Если я, например, ректор во Франции, как мне согласовать с каким-то ректором в Германии? Как понять, что такой-то курс стоит аналогичного курса?

Есть формальные подходы, просто по количеству часов и по сложности заданий. Это не очень сложная математика. Например, семестровый курс 2 раза в неделю — как правило, 4 кредита.

А потом ты в магистратуру сдаешь экзамен?

Да. Туда можно запросто не попасть. В магистратуру высокий конкурс. И там как раз не очень любят, когда поступают из собственного вуза, что забавно. Это и преподавателей касается. Потому что и преподаватели в рамках Болонской системы начинают перемещаться, работать в разных вузах, знакомиться с разными подходами. Вкладывают что-то свое, получают что-то местное, и это создает новый облик системы высшего образования в Европе.

И еще что очень важно: с самого начала была подписана Болонская декларация — Magna Charta Universitatum, Хартия академической свободы, которую у нас подписало около 20 вузов, но через несколько лет стали забывать. А ведь это, если угодно, ценностная Конституция Болонского процесса, которая говорит о превалировании академической свободы и академической автономии: университет должен быть автономен и свободен от политического и экономического давления государства.

Даже если он финансируется государством?

Конечно. Есть страны, в которых практически нет негосударственных вузов, Германия, например. Пафос такой, что «наука должна быть свободной», университет должен быть свободен в определении своего пути развития и много чего другого. Даже экономическое давление недопустимо, не говоря о политическом. Государство не может диктовать университету, чем ему заниматься. Другое дело, что, поскольку государство имеет финансовые интересы, представители правительства участвуют в работе университета, но там и тогда, когда речь идет о контроле над какими-то деньгами. Не о содержании.

Понятно, как это можно организовать в условиях, когда наука почти целиком университетская…

В разных странах по-разному. В Америке наука в большой степени университетская. А, например, во Франции — вовсе нет. Там есть довольно много отдельных исследовательских институций.

Вот и вопрос. Хорошо, сделали мы в России такой университет, который свободен, но самостоятельной науки он производит немного. Как и сейчас во многом. А производит академический институт, который не свободен. Там по-другому устроено?

Дело в том, что научные институты тоже автономны в высокой степени. «Share government» означает, что речь идет о финансировании государством каких-то обязательств, но университет не является подразделением государства. И в институтах то же самое. Там нет образовательных программ, но там могут быть и, скорее всего, будут те же самые органы самоуправления, та же самая автономия.

Грантовая система — это отдельная история. Как финансируется наука, какую роль там играет бизнес, какую роль играет гражданское общество, какую роль играет государство и какое давление испытывает наука? На мой взгляд, большая часть проблем связана с бизнесом, если говорить, например, о фармацевтике. Но моя основная мысль заключается в том, что Болонский процесс немыслим без гарантий свободы университета и свободы академической, которая обеспечивается академической автономией. Если вуз государственный, он не должен управляться государством так, как будто это обычное государственное учреждение. Это, к сожалению, в России случилось, когда государство вернулось в высшее образование в начале 2000-х годов.

Как в России происходила попытка внедрения Болонской системы, с чего началось, получилось, или нет?

В девяностые годы не все преподаватели были согласны что-то менять. Я помню, когда создавался Смольный институт свободных искусств и наук в СПБГУ, где я отработал десять лет, то целому ряду коллег, хорошим преподавателям, пришлось его покинуть, потому что они не понимали, почему это они должны переделывать свои курсы, которые неизменно читают тридцать лет подряд. Искренне не понимали, почему «зажравшимся американцам» не нравится то, что один и тот же курс читают тридцать лет без всяких изменений.

То есть инновациям было довольно сильное противодействие. Причем не только бюрократической среды, которой вообще не нравятся никакие инновации, но именно преподавателей. Преподаватели вынуждены были принимать условия, когда от них требуют то, чего они не умеют. Вот в какой-то момент стали требовать публикации в английских журналах. Кто-то вложился в курсы английского языка, оплачивал? Крупные вузы это иногда делали, но в целом — нет. Или какие-то специальные тренинги о том, как подать заявку в хороший англоязычный журнал, какие правила там. Этому всему сначала нужно было учить преподавателей, потому что большая часть никогда такого не делала. А вместо этого сказали: «Так, товарищи, с первого сентября переходим на эффективные контракты, пишем статьи, переводим на английский и отправляем».

А как было принято решение о внедрении Болонской системы? Или оно не было принято?

Было принято. Россия присоединилась к Болонской системе в 2003 году. И это было политическое решение. Более того, со стороны Европы это был даже аванс, потому что было понятно, что российская система образования другая. В некоторых местах сильно хуже, где-то даже лучше. Но она очень другая, и ей было очень тяжело адаптироваться. И катастрофа была в том, что в тот момент российская бюрократия стала, как всегда это умела, эмулировать реформы. И некоторые люди не принимали Болонскую систему из идеологических соображений, считая, что советское — лучшее, а остальное — барахло. Но они чаще имели дело не с реальной Болонской системой, а с тем, что у нас было принято считать ею.

А это вот что: всех перевели на бакалавров и магистров. Но чтобы перевести специалитет на бакалавриат и магистратуру, совершенно недостаточно их переименовать! Это серьезная и долгая работа, которая требует переделки всех курсов, переучивания преподавателей. А у нас очень много где от программы специалитета отрезали кусок, сверху что-то набрасывали для красоты и называли это магистратурой. Долгое время был очень большой скепсис по поводу бакалавров, которые и правда были недоучками, потому что их учили как специалистов, но без последнего года. Хуже того. Кое-где в рамках перехода сделали так, что получились бакалавр, специалист и магистр. Годик поучился — специалист, а еще годик — уже магистр. Но это же полный бред! Это две разные логики, они не могут сочетаться.

При этом надо сказать, что возник ряд вузов, которые отстроили магистратуру «с нуля». Например, Европейский университет в Санкт-Петербурге был построен с нуля. И программы были построены с нуля тоже. Поэтому он стал одним из лучших вузов в России в области магистратуры и аспирантских программ. Или Высшая школа экономики. Там тоже люди, которые сейчас уже не рулят, строили хороший вуз по разумным лекалам бакалавриата и магистратуры.

Как получилось, что те же самые преподаватели, что в МГУ, приходили в Вышку и делали вуз, который МГУ стал обгонять по качеству?

Преподавателям были поставлены хорошие задачи за хорошие зарплаты. И они хорошо понимали, что от них требуется. «Вышка» вкладывалась в то, чтобы этим преподавателям сначала что-то показать и рассказать, объяснить, а уже потом требовать, а не так, как в основном в России происходит: «Завтра переходим на Болонскую систему».

Есть еще важная вещь, которая печально говорит о том, что с высшим образованием в России вообще случилось, а случилось то, что профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Владимир Гельман называет российской «авторитарной модернизацией». Эта «модернизация» не предполагает общей перестройки всей системы. А общая перестройка всей системы требует демократического управления. А недемократическое управление позволяет, имея сильного патрона, создавать какие-то успешные проекты. Всеми любимые. Вот Кудрин — в недемократическом государстве, но при этом имея долгое время мощный ресурс, был патроном Европейского университета и Смольного факультета. И Смольный долго и успешно развивался. Пока не наступило то, что наступило, и Смольный как проект, на мой взгляд, заканчивается.

Их объявили иноагентами?

Нет. Европейский институт здравствует, а вот Смольный выдавал дипломы вместе с Бард-колледжем Нью-Йорка*. Это колледж либерального образования, но это еще и колледж, где ректор — Леон Ботстайн, правая рука Джорджа Сороса в области высшего образования и развития. Когда Сорос в марте прошлого года пожертвовал крупную сумму на эндаумент (фонд, доходы из которого идут на развитие университета) Бард-колледжу, СПбГУ написал донос на собственный факультет, который получал серьезные деньги на поддержку своих преподавателей и студентов, на обмен и в конечном итоге на двойные дипломы. Студенты получали бакалавра не только российского, но и американского, что позволяло им поступать в американские вузы.

* Бард-колледж признан на территории РФ нежелательной организацией и его деятельность запрещена

Эта система убита. Бард-колледж объявили «нежелательной организацией», все сотрудничество тут же свернулось. И Шанинку, как мне кажется, сейчас додушивают, где у них система двойного диплома.

Давайте вернемся к Болонской системе. Что получилось? Есть о чем горевать?

Что удалось и долго удавалось в рамках Болонской системы — обеспечивать академический обмен с Европой. Это очень хорошо работало. Многие студенты из Западной Европы, из Америки приезжали через эти программы, через « Эразмус», через « Темпус» и другие обменные программы, учиться в российских вузах. А российские студенты ехали учиться в зарубежных вузах.

«Эразмус» вроде работает еще?

Они закрываются.

С их стороны или с нашей?

Со всех. Российское министерство объявило, что «не рекомендуют». Обмен же построен на принципах государственного соглашения и на договорах между вузами. Зарубежные вузы сказали, что в ситуации, когда более 500 российских ректоров подписали «провоенное письмо», они сотрудничать не будут. Это отдельный болезненный вопрос. Но эта часть Болонской системы, про обмен, всегда была наиболее успешной. Другое дело, что после 2014 года обмены стали сжиматься, сейчас просто сошли на нет.

Как это было? Если из провинциального вуза, который формально перешел на Болонскую систему, кто-то хочет участвовать в «Эразмусе»?

Это и была возможность для этих людей участвовать. Вуз этим занимался. Да, человек мог лично, но это гораздо сложнее, хотя возможно. Это был показатель, что Россия к Болонской системе не перешла. Когда люди уезжают регулярно, было трудно перезачесть им при возвращении российский план. Там и курсы другие, и объем другой. Не было системы, каждый вуз решал в ручном режиме. Сдавали курсы там, приезжали и сдавали курсы здесь по программе. Но в целом идея студенческих и академических обменов была большим прорывом, преподаватели российские тоже активно ездили в Европу преподавать и исследовать. У московских или питерских вузов и так были такие возможности, а как раз для региональных — это был прорыв.

Один из смыслов Болонской системы — выравнивание уровня образования. Потому что в Европе есть Сорбонна, а есть какой-нибудь университет Македонии. При всем уважении есть подозрение, что в одном из них образование получше. Отчасти это было бы замечательно для России — вытащить региональные вузы, среди которых бывают очень сильные, но которым тяжело тягаться со столичными в силу финансов. Какие-то шаги в этом направлении правительство делало. Известная программа 5–100-2020, в целом своих целей не достигла, но некоторые заметные успехи там были. В том числе успехи были по части развития региональных вузов.

Но опять получается логика авторитарной модернизации. Когда нужно развивать какую-то отрасль, то находят патрона типа Кудрина. Вкладывают много денег, чтобы он был «паровозом». Но проблема в том, что «паровозом» эта отрасль не вытаскивается. Она вытаскивается только вся. Каждый должен быть себе паровозом. Если мыслить, что давайте сделаем «Сколково», которое вытащит всю экономику, там что-то хорошее будет происходить, но не даст того эффекта, который закладывается… Мне нравится классический пример — развитие флота при Петре I. После Петра десятки кораблей сгнили на стапелях, их даже не спустили. Той бюрократии они не были нужны — как только изменились интересы нового патрона, проекты старого патрона просто разваливаются. То же самое и здесь. В высшем образовании ситуация с очень хорошими центрами, которые оказываются чрезвычайно уязвимыми, особенно в ситуации политического конфликта, когда государство перестает играть в реформистские игры.

Что было до нынешнего момента с взаимозачетом дипломов с Европой? Если они нас приняли, значит, должны зачитывать?

Насколько я знаю, у большинства стран были договоры с Россией о признании дипломов. Где они не признавались, там были определенные сложности. Но не в процессе образования. А в процессе трудоустройства. Там требовалась нострификация, которая не всегда была удачной. Это длинный и затратный процесс. В большинстве стран Европы российские дипломы признаются до сих пор. Что касается биологов и физиков — это без проблем, как и раньше. Советское и постсоветское естественнонаучное образование хорошо принималось. Хотя изумлялись высокому уровню теоретической подготовки и пренебрежению практикой. Теоретики вообще ценились в советском образовании больше. Потому что в реальные практики часто шли люди, недостаточно талантливые для теоретиков.

Вообще, Болонская система в России была изуродована до невозможности. Многие говорили про нее, что это «жуть какая-то», но не имели про нее представления. Что такое практикоориентированность в зарубежных вузах? Это когда у вас есть компании, с которыми у университета есть соглашения. Эти компании дают взносы университету, их представители входят в наблюдательный совет или в Совет директоров, в зависимости от формы университета. И смотрят, чтобы деньги шли целевым порядком, обеспечивали практику студентам и студенты получали те навыки, которые ожидают их работодатели.

Как у нас это трансформировалось?

Вот пример. В СПбГУ в приемную комиссию должны были входить заинтересованные «практикоориентированные» люди. Представители фирм. Теперь представьте: диплом, посвященный поэтике «Энеиды», кто там должен быть практиком? Коллеги буквально издевались над названием дипломных работ, чтобы названия были как-то «практикоориентированными». Или вот диплом востоковеда, посвященный фарси, на котором говорят в Иране и Таджикистане. Так в приемную комиссию, где был работодатель, пришлось пригласить дворника из Таджикистана, потому что «практикоориентированность»! Это реальность, не шутка. Когда начинают сокрушаться, что у нас закрывается Болонская система, я говорю, что у нас во многих местах она даже не открывалась. От переименования ничего не изменилось. Для возврата специалитета надо будет просто склеить то, что разрезали раньше.

Можно ли было от бакалавра уехать в Европу и поступить в магистратуру?

Конечно. Многие после специалитета поступали, это тоже принималось. Многие магистратуру искали в зарубежных вузах.

Часто?

С каждым годом было больше до 2014 года. Затем часть вузов стали сворачивать сотрудничество. «Эразмус» стал ограничен в ряде стран. Для студентов из России стало меньше проектов Евросоюза, направленных на привлечение российских студентов. «Эразмус» же идет через финансирование Евросоюза, они еще и стипендию платят. Когда сейчас говорят про «драму высшего образования», надо сказать, что драма началась давно, в 2014-м. Это и падение финансирования, и сокращение обменных программ. Но это не было так катастрофично.

А говорили, что мы сами отказываемся.

Это вранье. «Мы сами отказываемся» после того, как нас уже развернули. Это было заметно по отношению к «Эразмусу» — он был закрыт для российских граждан в марте, а в апреле сказали, что «мы не рекомендуем участие в “Эразмусе”», когда официально было ясно, что РФ перестает в нем участвовать в силу решений ЕС. Но главная беда в том, что начинают рваться все проекты и связи, что были накоплено за 30 лет. Это катастрофа.

Но какие-то возможности для наших студентов остались? Я читал, что Чехия, например, приняла какой-то план по приему российских студентов.

Этот план не реализован. Они планируют это сделать, но как технически — неясно. Здесь другое интересно: если Россия вышла из Болонской системы, это еще не означает, что она автоматом откатится назад. Что-то уже есть, пусть работает. Я не думаю, что пойдут на то, чтобы все откатить назад.

Но технически разрыв как-то оформлен?

Да. Россия подписала документы о денонсации соглашений о вхождении в Болонский процесс. И тем не менее понятно, что больше всего пострадают международные контакты, но до сих пор непонятно, в какой степени пострадает внутренняя структура образования. Не уверен, что везде вернутся к специалитету, думаю, что сейчас это больше политические заявления. К тому же мы теперь смотрим в сторону Китая, а ведь там система, очень напоминающая Болонскую, включая те же три ступени высшего образования! И в Китае, помимо этого, есть кампусы американских и английских вузов, которые работают на английском языке и там выдают американские и английские дипломы. Я бы на месте российских студентов обратил внимание именно на эти кампусы.

Я бы сказал, что Болонский процесс в России был очень недоразвитым и в очень разной степени повлиял на разные вузы, но его исчезновение ударит больше всего по наиболее развитым вузам, и в меньшей степени по тем, кто больше притворялся.