Александр Лукашев: «Ситуация тяжелая, но можно было ожидать и худшего»

Мы живем в такое время, когда трудно загадывать даже на шесть месяцев вперед, не говоря про пять или пятнадцать лет. Та цель, которую я ставлю себе, — сохранить энтузиазм и не перегореть. Главное — сохранить возможность заниматься наукой. Я в меньшей степени завлаб и в большей — директор института, и административная работа отнимает очень много сил. С одной стороны, жалко свое время. С другой стороны, когда тебе предлагают заниматься административной работой, а ты отказываешься, ты на всю жизнь теряешь право критиковать начальство. Ведь фраза «сделай (руководи) лучше, раз такой умный» перестает быть абстрактной.

Я не могу сказать, какой мой любимый проект, у меня их идет параллельно очень много. Я довольно много чего уже достиг, но, конечно, еще есть цели и хочется прийти к какому-то целостному результату, но я не уверен, что это возможно в принципе. Конечно, как и многим, хочется «свою статью в Nature». Но реальность со всех сторон подталкивает вместо этого делать больше относительно мелких исследований.

Ситуация сейчас довольно тяжелая в свете событий последнего года. Но если говорить про положительные стороны, то можно было ожидать и худшего. Наверное, пять лет назад все было бы на порядок тяжелее – сейчас есть много производителей оборудования и достаточно потенциальных коллабораторов за пределами Европы и США. Естественно, что сейчас проблемой является сложность в контактах с коллегами по всему миру, сложность с поездками и получением виз. Не могу сказать, что есть какие-то проблемы на персональном уровне, но на уровне политическом и просто организационном они есть: невозможно купить билет, сесть в самолет и приехать к европейским коллегам что-то обсудить или на конференцию. Сильно пострадало сотрудничество в области клинических исследований. Но с моими коллегами мы работаем. Знаю, что так не у всех. Может быть, мне просто повезло.

Если бы были возможности, в первую очередь я бы реформировал систему закупок. То, что сейчас, — это полная бюрократическая катастрофа. Если говорить про организацию науки вообще, то на бумаге она организована не так уж и плохо. А когда доходит до практики, то возникает множество перекосов и со стороны организаторов, и со стороны ученых. Организация науки — это постоянный конфликт между желанием ученых удовлетворять любопытство за казенный счет и желанием государства за свои деньги получить максимум чего-то полезного. Поэтому как науку ни организуй, этот противоречие интересов приходится учитывать. Причем на бумаге все бывает нормально, а потом бюрократия убивает очень многое. Это не только бюрократия закупок, но и бюрократия отчетов, Трудовой кодекс. Все хорошие начинания вроде Российского научного фонда потихоньку становятся жертвами бюрократии.

Бюрократия в академических институтах и в Минздраве немного разная, и я бы не сказал, что в Минздраве ее больше. Мой институт входит в Сеченовский университет, а Сеченовский университет подчиняется Минздраву. Минздрав, в принципе, никак не вмешивается в работу по грантам. Многое зависит от желания учреждения организовать работу так, чтобы максимально освободить ученых от бюрократии. И не всегда ученым, особенно молодым, получается объяснить, почему такое законодательство, которое выглядит совершенно нелогично, приходится соблюдать.

Разница между работой за границей и у нас в первую очередь в доступности реактивов и расходных материалов. В России эта проблема просто огромная. В последние полгода стало еще значительно хуже. Другое дело, что не произошло полной катастрофы и остановки. В том числе потому, что «серый импорт» работает. А по уровню жизни я бы не сказал, что есть заметная разница, и если есть, то не всегда в пользу иностранных институтов. Потому что с точки зрения зарплат мы сейчас находимся на вполне адекватном уровне.

Бывают загадочные случаи. Мы исследовали факторы риска эхинококкоза в Кыргызстане и выяснили, что если человек живет в определенном районе, у него есть лошадь, собака, и он ездит на охоту, то риск эхинококкоза у него вы 15 раз выше чем в среднем. И 95% таких людей имеют эхинококкоз. В чем причина? Пока разбираемся.

Одно из самых больших изменений в медицине за последние лет десять — это доступность геномных данных. Каждый за относительно небольшую цену может получить информацию о значимой части своего генома. И я думаю, что в будущем в мире появятся технологии, которые позволят так же получать данные о микроорганизмах, что могут быть связаны с заболеваемостью. Диагностика будет настолько быстрой и эффективной, что мы сможем в реальном времени контролировать распространение патогенных микроорганизмов в популяции.

Сейчас диагностика занимает в лучшем случае несколько часов и требует наличия гипотезы, то есть мы должны знать, что ищем. А по геномным данным мы можем искать все подряд, но это стоит дорого, занимает много времени и в рутинной практике не используется. Если бы эти данные использовались в рутинной практике, то мы могли бы быстро находить все опасные микроорганизмы и моделировать их распространение. Наш уровень понимания инфекций в ситуации с ковидом продемонстрировал полную несостоятельность, все математическое моделирование закончилось полным провалом. Вот кто мог предсказать омикрон?

Я думаю, что через 50 лет будет такой мир, когда мы будем контролировать ситуацию с инфекционными заболеваниями в реальном времени. Человек идет на работу, на проходной делает мазок, и через несколько минут известно, есть ли у него что-то опасное или нет.

Я ни разу не пожалел о том, что прочитал что-то лишнее, и наоборот — жалел о том, что чего-то не прочитал. Это и публикации, и техническая литература, и учебники по смежным специальностям. Поэтому читать, читать и читать.

Нужно научиться смотреть на свои результаты со стороны, не попадать в капкан wishful thinking собственных фантазий о результате. Все интересные находки — артефакт, пока ты не доказал, прежде всего, сам себе, что это не экспериментальная ошибка.