Павел Волчков: «В науке остаются люди максимально стрессоустойчивые»

Текст создан в рамках проекта «Завлабы»: редакция PCR.NEWS задает вопросы руководителям лабораторий, отделов и научных групп. Что бы вы сделали, если бы были всемогущи? Как должен выглядеть идеальный мир через 50 лет? Что вам не дает покоя? Какому главному правилу вы можете научить начинающих исследователей? И так далее.

Уезжая в США, я уезжал на время. Основным мотивом был карьерный рост. В 90-х и в начале нулевых в России с наукой было не очень хорошо. Максимально крутая наука, и фундаментальная, и трансляционная на тот момент — впрочем, как и сейчас, — была в Америке. Такой концентрации ученых, как в Бостоне, больше не найдешь нигде в мире. Многие вопросы там можно решить, буквально пройдя в соседнюю лабораторию. Ты или быстро находишь ответ на свой вопрос, получаешь коллаборацию или помощь с реагентами. И ты всегда в теме, максимально быстро получаешь обновленную информацию, потому что просто общаешься.

Эмигрантов первого поколения до конца жизни будет преследовать ностальгия. Таких эмигрантов вокруг меня в Америке было много, и все говорили, как хорошо было на родине. Я подумал, что не хочу до конца жизни смотреть спутниковое российское ТВ и думать, как же хорошо было в России. Я уехал, чтобы сделать карьеру, приобрести необходимые навыки, компетенции, состояться как ученый. У меня было два пятилетних цикла, в Чикаго и Гарварде. Я работал у Деррика Росси, одного из основателей Moderna. Он такой коммерсант в науке, свои идеи и труд своей команды транслировал в успешные проекты. И я захотел повторить жизненный трек самого Деррика, чтобы создавать законченные решения. С этими мыслями я вернулся в Россию.

В Физтехе максимально комфортная среда, близкая к западным университетам. Это лучшее из того, что есть сейчас в России именно в плане эффективности созидательной работы. Отчасти это оттого, что физики — достаточно прагматичные люди. Сам Физтех создавался как университет, который сфокусирован на решении именно прикладных задач. Такая ментальность вкладывается в студентов и аспирантов. Здесь учат очень быстро учиться, поглощать информацию. А это значит, что можно очень быстро адаптироваться к любому новому проекту, но в первую очередь это заточенность на достижение результата.

МГУ напоминает большой архив. Там меняются архивариусы, их основная роль не сделать что-то новое, а передать накопленные знания. Безусловно, там есть новые открытия, но парадигма немного другая.

Пандемия в России и в мире привела к серьезному скачку в биомедицине и всех сопряженных направлениях. В частности, к упрощению нормативной регуляции. Я надеюсь, что мы возьмем на вооружение упрощения ряда бюрократических процедур, которые затягивали вывод на рынок тех или иных препаратов и терапий.

С кадрами в России всегда было сложно, особенно со средним звеном. Чем более высокотехнологичными исследованиями вы занимаетесь, тем яснее вы должны понимать, что таких людей все меньше и меньше и что они крайне востребованы. Как только в российской науке появились какие-то деньги, сразу возник дисбаланс — мы начали конкурировать за хороших специалистов. В силу того, что в 1990-х и в 2000-х был большой отток, сформировался дополнительный дефицит. Сейчас возможность финансирования у нас достаточно большая, в моей лаборатории мы можем предлагать зарплату, конкурентоспособную и даже местами выше, чем в Европе или в Америке. Но, к сожалению, качество сотрудников, которые претендуют на эти позиции, сильно провисает. Инфраструктурно наука более-менее насытилась, научные центры насытились приборами, сейчас самым ценным ресурсом стали кадры.

Меня часто спрашивают: СВО началась, как у вас сейчас с реагентами? Говорю: так же плохо, как и раньше. Стало дороже, дольше, но незначительно. Мы настолько приспособились решать вопросы с доставкой реагентов, что СВО, как ни странно, почти не повлияла на этот вопрос. Мы же не делаем какую-то отдельную российскую науку, мы конкурируем с теми же самыми американскими, европейскими, японскими, китайскими коллективами. Если мы не хотим, чтобы из России люди уезжали делать науку в другом месте, надо решить проблему со скоростью поставки реагентов.

В создании генотерапевтических препаратов не бывает ближайших пары недель или месяцев. Там срок — 5–10 лет. Мы сейчас по целому ряду проектов вошли в доклинику, где-то приближаемся к клиническим испытаниям. В горизонте пяти лет мы будем ждать успешного окончания 1–2 фаз клинических испытаний. Чем дальше, тем большее количество проектов будет входить в клинические испытания, а значит, будут созданы и генотерапевтические продукты.

Вся деятельность ученого — это борьба со стрессом. Когда ты приходишь студентом, у тебя не получаются самые элементарные вещи, это сильно расстраивает, и таким образом происходит естественный отбор. В науке остаются люди максимально стрессоустойчивые. Ученые обычно делают то, чего еще никто не делал. И что хуже всего — у них нет стопроцентной гарантии, что это в принципе получится. В силу этого объем негативных результатов у среднестатистического ученого достаточно высокий. Вы просто приходите на работу и каждый раз сталкиваетесь с тем, что у вас что-то не получилось. Но зато когда получается на десятый раз, это и есть вознаграждение, позитивная обратная связь.

Скорость, с которой происходят научно-технологические прорывы, постоянно растет. Количество новых технологий на единицу времени увеличивается. Если раньше что-то глобальное происходило раз в 10 лет, то сейчас это происходит раз в год-два.

Вы должны максимально рано определиться, кем вы хотите в этой жизни стать и что хотите сделать. Чем четче вы будете это понимать, тем проще вам будет реализоваться. Если вы не знаете, куда вам плыть, вы никуда и не поплывете. Вы изведаете много стран, изучите много разных направлений, но к реальному результату не придете. Мы все время откладываем средний возраст созревания. Родителями активно культивируется откладывание принятие решения. Птенец должен достаточно долго просидеть в гнезде. Наверное, это нормально, но идет вразрез с системой образования. Мы заложники немецкой системы, которая ориентирована на то, чтобы человек очень рано специализировался, получал профессию. Потратить пять-шесть лет, чтобы осознать, что вы не хотите работать по специальности — это серьезная проблема. Поэтому придумали Болонскую систему, бакалавриат и магистратуру. Она дает больше возможностей для переосмысливания направления.

Мы постоянно отрицаем собственную природу, боремся с собственной биологией. У человечества есть придуманное чувство, будто человек — это что-то особенное. Человек противопоставляет себя обществу, и с такими конфликтами очень трудно жить. Мне кажется, главное — принять окружающее как оно есть, это и будет идеальным миром.

К сожалению, эволюцию никто не отменял. Мы постоянно приспосабливаемся, выживаем как вид. У любого вида есть два основных драйвера: выживание индивидуума и выживание вида. Выживание вида — это размножение. Когда медицина была не настолько совершенна, беременность была рискованной процедурой, многие женщины при беременности умирали. Тут наблюдался конфликт между выживаемостью индивидуума и выживаемостью вида. Если ты как индивидуум хочешь выжить, казалось бы, не подвергай себя риску размножения, не рожай. Но как вид мы отбирались по этому принципу: на риск пошли наши родители, наши дедушки и бабушки. Люди, которые решили избежать этого риска, поставили личную безопасность против безопасности вида, не присутствуют сейчас в нашем обществе. Это и есть отбор.

Россия — очень западная страна. Мы демонстрируем типичные показатели развитых западных стран: уменьшение рождаемости, увеличение возраста первой беременности. У Homo sapiens деторождение — это выбор женщины, а не мужчины. Равноправия в этом вопросе никогда не было. Женщина своим выбором определяет нашу эволюцию. И тенденция заложена: женщина будет рожать все позже и позже. Но мы не можем так быстро эволюционировать, чтобы хорошо рожать в 40. Поэтому так или иначе мы будем наращивать объемы ЭКО. Сейчас большинство мужчин и женщин получают удовольствие от секса. Это важно, иначе мы бы уже вымерли. Проблема в том, что это ко-наследуемый признак. Как только вы разобщите половой акт с зачатием, это приведет к тому, что через n поколений люди перестанут получать удовольствие от секса. Это произойдет не через 50 лет, но и не через 50 тысяч лет. Признаки достаточно быстро расходятся.

Добавить в избранное