Регина Насырова: «Мир всегда идеален, и сейчас, и будет через 50 лет»
Текст создан в рамках проекта «Завлабы»: редакция PCR.NEWS задает вопросы руководителям лабораторий, отделов и научных групп. Что бы вы сделали, если бы были всемогущи? Как должен выглядеть идеальный мир через 50 лет? Что вам не дает покоя? Какому главному правилу вы можете научить начинающих исследователей? И так далее.
Антипсихотики — это препараты, которые воздействуют на дофаминовые рецепторы. Они применяются для лечения различных психических расстройств, но чаще всего при таких расстройствах, как шизофрения, то есть сопровождающихся психотическими нарушениями — бредом, галлюцинациями. Антипсихотики второго поколения часто вызывают такую нежелательную реакцию, как набор веса. Недавно мы валидизировали биомаркеры, которые можно будет использовать для решения вопроса о выборе антипсихотика второй генерации, а также о том, стоит ли применять или не применять немедикаментозные методы, предупреждающие набор веса. Это биомаркеры, касающиеся системы лептина и нейропептида Y.
В середине прошлого века были разработаны антипсихотики первой генерации, которые не вызывали набора веса или очень редко вызывали, но они приводили к тяжелым экстрапирамидным нарушениям. В частности, к нарушениям движения, тардивным дискинезиям, которые существенным образом ухудшали качество жизни пациента. Далее появились антипсихотики второй генерации, которые в отличие от антипсихотиков первого поколения воздействуют не только на дофаминовые, но и на серотониновые рецепторы. Они имели ряд преимуществ перед антипсихотиками первой генерации в отношении купирования негативной симптоматики, но пациенты, принимающие их, часто набирали вес. Из-за стигматизации в отношении лишнего веса пациенты с такой проблемой очень часто самостоятельно прекращают принимать антипсихотики, несмотря на их клиническую эффективность.
Мы диагностируем эффективность и безопасность конкретного препарата у конкретного пациента. Мы знаем: лекарство — это молекула, и мы знаем, на какие рецепторы она воздействует. В наших фармакогенетических исследованиях мы не изучаем маркеры шизофрении и не диагностируем шизофрению с использованием генетических маркеров. Мы используем генетические маркеры для определения, насколько конкретный антипсихотик будет эффективен и безопасен у конкретного пациента с шизофренией или другим психическим расстройством, требующим назначения препарата данной группы. Мы валидизируем фармакогенетические маркеры в строгих проспективных исследованиях. Это персонализированная медицина.
Мы определяем, являются ли фармакогенетические маркеры значимыми для тех пациентов, которые постоянно проживают на территории Российской Федерации. Есть этническая гетерогенность — например, некоторые полиморфные варианты генов могут часто встречаться в популяциях других стран, могут у нас встречаться редко и, с точки зрения фармакоэкономики, данные генетические маркеры не стоит включать в фармакогенетическую панель, которая будет использоваться на территории Российской Федерации.
Мы можем внедрять наши тесты в практическое здравоохранение. Терапия антипсихотиками очень длительная, она длится годами, иногда и в течение всей жизни пациенты принимают данные препараты, — соответственно, если мы будем диагностировать высокий риск антипсихотик-индуцированного набора веса и, исходя из этого, выбирать наиболее безопасный препарат, то, таким образом, существенно повысим приверженность к терапии и качество жизни пациента, а также снизим количество госпитализаций и стоимость лечения социально значимых психических расстройств. Дебют шизофрении или биполярного аффективного расстройства приходится на первую половину жизни, и пациенты очень длительно болеют. Поэтому, подобрав максимально эффективный и безопасный препарат конкретному пациенту на начальном этапе, мы возвращаем пациента в нормальную жизнь, люди создают семьи, воспитывают детей, делают карьеру. Кроме того, мы существенным образом уменьшаем финансовое бремя государства в отношении лечения данных пациентов.
Мы хотели бы, чтобы фармакогенетические исследования были включены в клинические рекомендации, в стандарты оказания медицинской помощи для пациентов с психическими расстройствами. Институт персонализированной психиатрии и неврологии Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и неврологии выступает с инициативами по включению фармакогенетического тестирования в реальную клиническую практику в России. Мы проводим фармакоэкономические исследования обоснования бесплатного для пациентов с психическими расстройствами проведения фармакогенетических исследований за счет бюджетных вливаний.
Мы можем сколько угодно рассуждать о науке, но если нет ресурсов, то нет науки. Меня радует то, что государство финансирует актуальные для практического здравоохранения исследования. Я работаю по совместительству главным специалистом в Самарском государственном медицинском университете, он получил грант по программе «Приоритет 2030», и меня очень впечатлило то, насколько стала лучше финансироваться наука и как объективно оцениваются научные достижения. Сейчас я не могу сказать о том, что государство недостаточно финансирует науку. Наука финансируется, несмотря на все трудности, связанные с внешнеэкономическими и геополитическими моментами.
Психиатрия — достаточно консервативная область медицины, пока главенствующими являются моноаминовая и воспалительная гипотезы возникновения психических расстройств. В патогенезе психических расстройств большое значение имеют дисбаланс моноаминовых нейротрансмиттерных систем — это система серотонина, норадреналина и дофамина. Они все своей в формуле имеют одну аминогруппу, поэтому называются моноаминами. И терапия психических расстройств в настоящее время в основном сводится к воздействию на эти нейротрансмиттерные системы.
Я бы ввела в школе факультативные занятия, где школьники могли бы заниматься научными исследованиями. Любовь к науке, к открытиям, необходимо прививать. Чтобы у детей формировали научное мышление со школьной скамьи. Может быть, это нужно делать даже с детского сада!
Я бы очень высоко подняла рейтинг ученого, педагога и врача как профессии. Конечно, пандемия показала истинную ценность научных исследований и врачевания.
Я очень счастливый человек, потому что я живу в родной стране, в которой я востребована, и меня все устраивает. У меня есть возможность работать, реализовывать свои научные проекты, лечить людей. И государство мне предоставляет оборудование, реагенты, клинические базы и достойно оплачивает мой труд. В каких-то кардинальных изменениях я не вижу необходимости. Я бы хотела то, чтобы те тенденции, которые сейчас есть в нашей стране развивались и совершенствовались. Я люблю свою Родину, стараюсь быть для нее полезной, делать ее лучше. Я вижу, как мои исследования помогают лечить пациентов, я участвую в экспертной деятельности и на федеральном уровне могу вносить свои предложения, мне очень нравится обучать будущих врачей и практикующих врачей. Мы с моими коллегами регулярно проводим конференции по персонализированной психиатрии и неврологии со Школой для молодых ученых и специалистов, издаем англоязычный журнал «Personalized Psychiatry and Neurology». Я очень благодарна Президенту Российского общества психиатров, директору НМИЦ ПН им. В.М. Бехтерева, профессору Николаю Григорьевичу Незнанову, который создал идеальные условия для моей работы, в частности по его инициативе и поддержке создан институт персонализированной психиатрии и неврологии, который я возглавляю. И, конечно, я хочу поблагодарить всех моих коллег за совместную научную и врачебную деятельность.
Почему я счастливый человек? Я ученый, который может проводить научные исследования и внедрять свои разработки в практическое здравоохранение и, самое главное, применять их в своей работе как врач. Когда я консультирую сложных пациентов и меняю терапевтическую тактику, принимая во внимание результаты фармакогенетических исследований, и вижу, как пациенты клинически значительно улучшаются и возвращаются к доболезненному функционированию, то это реально очень вдохновляет на новые научные исследования. Выздоровление пациентов – это лучшая награда для врача и ученого.
Я патофизиолог. Я окончила два медицинских и еще экономический факультеты, а также аспирантуру на кафедре патофизиологии Сибирского государственного медицинского факультета. Конечно, полученное образование на лечебном, медико-биологическом и экономическом факультетах дают мне большое преимущество и как лечащему врачу, и как ученому, и как организатору здравоохранения. Как ученый я обязана всем своему учителю — академику РАН Вячеславу Викторовичу Новицкому, я принадлежу к томской научной школе патофизиологов. И очень горжусь этим! Я думаю, что врач должен быть, прежде всего, патофизиологом.
Было бы замечательно, если бы через 5 или 15 лет наши разработки были доступны для каждого жителя нашей страны, а не только для тех, кто обращается в Национальный медицинской исследовательский центр психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева. Чтобы даже в самом отдаленном и малом населенном пункте пациент с психическими расстройствами имел возможность получить медицинскую помощь с использованием современных технологий персонализированной медицины.
Я не совсем понимаю, что значит «идеальный мир». Я считаю, что мир всегда идеален, и сейчас он идеален, и через 50 лет он будет идеален. Все зависит от того, что мы видим: мы можем видеть возможности, а можем видеть, наоборот, проблемы. Мир можно сделать более совершенным, видя возможности, и реализовывая их.
Я не думаю, что в психиатрии будут большие прорывы в ближайшее время. Я скептически отношусь к тому, что мы будем в практическом здравоохранении диагностировать шизофрению или любое другое психическое расстройство, являющееся мультифакторным, используя генетические маркеры. Да, мы знаем, что есть генетическая предрасположенность, но болезнь может не развиться, и это зависит от многих внешних факторов. Мы должны понимать, что существует стигматизация. И диагностирование у ребенка генетических маркеров предрасположенности, например, к шизофрении — это уже стрессорный фактор, как для него самого, так и для его родителей. Поэтому, на мой взгляд, «идеальным» в психиатрии для реальной клинической практики будет использование генетических технологий для получения фармакогенетического паспорта пациентов — определения генетических маркеров эффективности и безопасности фармакотерапии. Уже у маленького ребенка будет такой паспорт, и доктор будет понимать, подходит ли ему тот или иной препарат и в какой дозе подходит. Здесь аналогию можно провести с определением группы крови.
Самое главное правило — всегда нужно искать плюсы и видеть большую цель. Даже в трудностях есть плюсы, просто их нужно понимать, понимать главную цель. Мой учитель академик В.В. Новицкий говорил своим ученикам: «Всегда думайте, как вы останетесь в истории, как ваша научная и врачебная деятельность помогает людям». Необходимо ставить для себя глобальные цели. И я всегда оцениваю свои планы и руководствуюсь в своих действиях с позиции того, что останется после моей смерти. И тогда жизнь становится очень простой. Жизнь, на мой взгляд, очень простая, и она всегда идеальная.