Сергей Козлов: «Я бы финансировал даже абсолютно бредовые идеи»

Мы очень много работали в первой половине этого года, потому что не хотели упустить приоритет открытия. В декабре прошлого года конкуренты выпустили статью про действие нейропептидов на определенные ионные каналы. В ней было описано очень много разнообразных нейропептидов, кроме одного, который мы на этот момент изучали в лаборатории. Мы поняли, что авторы готовят отдельную большую работу про этот пептид, так как среди всех прочих он один обладает необычным действием. Быстро посовещавшись, мы навалились всем рабочим коллективом, быстро доделали эксперименты, быстро написали статью — наверное, за месяц или полтора. В первом журнале нас не приняли, и это, к сожалению, часто встречающаяся проблема, когда все авторы из России. То ли со второй, то ли с третьей попытки удалось статью опубликовать в журнале с неплохим импакт-фактором. В итоге о свойствах этого пептида мы написали первыми. А вот если бы не прочитали обзор наших товарищей-конкурентов, то могли бы еще долго доводить работу до ума, и наверняка они бы нас обошли. Это был интересный и запоминающийся челлендж.

В ближайшие 10 лет я жду технологических прорывов в области компьютерных вычислений и в управлении большими данными. Меня очень интересуют разные технологические новинки, из них за последнее время порадовало появление коммерчески доступного нанопорового секвенирования ДНК. Другие технологии с использованием больших данных — это, конечно, NGS и криоэлектронная микроскопия, когда за счет компьютерных технологий вытягиваются количественные и качественные данные о геномах и транскриптомах, или изображения отдельных молекул. Это большой шаг по сравнению с рентгеноструктурным анализом закристаллизованных молекул и секвенированием по методу Сенгера. Если научиться визуализировать молекулы в физиологическом состоянии с атомарном разрешением, то ученые смогут не просто заглянуть в микромир в реальном времени, они смогут изучать динамику взаимодействий молекул друг с другом. Такие технологии изменят нашу научную область настолько кардинально, что сегодняшние эксперименты будут восприниматься как наивные.

Через 100 лет можно будет даже очень больной организм откатить назад в состояние до наступления травмы или болезни. Надеюсь, мы будем в состоянии излечивать живые существа на клеточном уровне, то есть при развитии патологии, когда что-то пошло не так, отдельные клетки или органы целиком будут перепрограммироваться на исходное состояние «по умолчанию». Это позволит организму развиваться дальше по здоровому пути, и учтет при этом индивидуальные особенности. На собаках такие эксперименты, наверное, раньше будут делать, чем на человеке.

Самая большая проблема — это то, что ученым не дают тратить средства по грантам, как они хотят. Это ужасная проблема, потому что у нас несоизмеримо долгие сроки поставки реактивов и оборудования. В этом году из-за нового идиотского закона об аукционах шесть месяцев не могли работать, с января до июня. И раньше было тоже неважнецки: отечественных реактивов нужного качества нет, таможня накручивает цены, на складах у поставщиков мало позиций. Считается, что руководители грантов как маленькие дети: им дали деньги, они сразу же пошли и потратили нецелевым образом. Никто не учитывает, что руководитель планирует объем работ и сроки их выполнения тоже. Кто-то считает, что должно быть дешево, а еще лучше бы найти каких-нибудь альтернативных поставщиков. Слово «быстро» вообще никогда никого не волнует, и это меня раздражает больше всего. Я бы проводил аукционы с учетом скорости.

Нужно поощрение свободы мысли. Надо организовать рынок научных идей. Рынок идей должен быть свободным от догм, на нем ученый, как минимум кандидат наук, а не любой человек, должен иметь возможность заявить о своем желании решать проблему. Если кто-то что-то предложил, ему нужно помогать по возможности реализоваться, а не вставлять палки в колеса. Я бы финансировал даже абсолютно бредовые на первый взгляд идеи, если организатор реально готов пахать за нее, заражать своим энтузиазмом людей, может набрать и удержать команду. Если ты талантливый ученый, то и с дурной исходной идеей ты выплывешь и преобразуешь ее в новый качественный проект, если нет, то побарахтаешься два-три года, и проект умрет сам, но ничего страшного в этом нет. В глобальном плане развития научных знаний негативные результаты тоже необходимы, просто засыхает одна из боковых ветвей на большом дереве. Рынок завсегда лучше, чем генеральное планирование развития науки.

Лаборатории, которую я сейчас возглавляю, в прошлом году исполнилось 30 лет. Это уже недетский срок. Идет смена коллектива, смена тематик, но главная цель у меня одна: что бы ни случилось, эта структурная единица должна всегда оставаться функциональной. И не только как сугубо научное подразделение, заметьте. Мы разрабатываем анальгетические препараты нового поколения для замены наркотических обезболивающих средств. У нас в лаборатории три доклиники уже прошли успешно. Было бы несказанной удачей и успехом сделать так, чтобы какой-нибудь из этих препаратов дошел до аптеки. Но для этого в нас должны поверить инвесторы, как минимум в наши фундаментальные достижения в науке.

Если очень много думаешь над какой-то проблемой, то иногда ее решение приходит во сне. Это личный опыт, и я советую к этому относиться без иронии. Когда сознание немножко отступает, просыпается интуиция. Неожиданно находятся новые решения, и этот момент нужно просто не проигнорировать. Проверяешь потом и думаешь: все же очевидно, почему никто не замечал. Одна беда, для размышлений сперва нужно много учебников прочитать, чтобы не приснилось тебе то, что другие уже опубликовали.