Вадим Макаров: «В области создания лекарств мы считаем, что если мы что-то опубликовали, это значит, что работа не удалась»

Я горжусь тем, что мы можем делать вещи, которые никто делать больше не может. Самый недавний случай связан с нашей совместной с европейскими коллегами разработкой препарата Макозинон — это лекарство нового поколения для лечения туберкулеза, оно имеет уникальную мишень и эффективно в отношении всех известных резистентных форм. Придумано и сделано оно в моей лаборатории.

Сегодня мы плотно занимается изучением метаболизма Макозинона, тех процессов, которые непосредственно происходят с ним в организме человека. Для этого нужны аналитические стандарты на стабильных изотопах всех многочисленных метаболитов. Многие из них очень сложно воспроизвести в лабораторных условиях.

Наши европейские коллеги пытались заказать такие исследования в фирмах разных стран от Украины до Великобритании. Некоторые сразу отказывались браться за это, другие пытались на протяжении месяцев, но у них не получалось, а нашей лаборатории это сделать удалось.

Для производства Макозинона уже построена заводская линия около Обнинска. Помимо российских организаций, права на этот препарат также принадлежат Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), она является спонсором исследований, которые ведутся в глобальном масштабе.

Есть и другой повод для гордости — большой проект совместно с американскими коллегами по разработке препарата нового поколения, направленного на лечение ВИЧ. Дело в том, что ВИЧ использует нейроны как депо и остается там на долгое время. В настоящее время для лечения используются препараты, которые не могут побороть ВИЧ, находящийся в мозге.

Нам с американскими коллегами удалось разработать дизайн нового высокоэффективного антивирусного препарата, который успешно проникает через гематоэнцефалический барьер. Мы показали возможность этого в прошлом году и рассчитываем, что в следующем году удастся провести тестирование препарата на животных. Проект, конечно, международный, там американская сторона играет большую роль, но и наша российская сторона делает большой вклад при поддержке РФФИ.

Яркое событие в нашей области за последний год — регистрация препарата нового поколения против гриппа. Это довольно сложная молекула, которая действует непосредственно на вирус, и при этом эффективно. Сейчас в качестве лекарственного средства чаще всего называются различные ингибиторы нейраминидазы, но они не слишком эффективны при сочетанных или запущенных инфекциях. У нового препарата намного больше возможностей для воздействия на вирус, и это действительно большое событие в области медицинской химии.

Я бы изменил структуру организации науки. Наша структура не отвечает современным потребностям и современным стандартам. Конечно, не нужно полностью копировать западный опыт, но нужно уметь взять что-то хорошее у себя и что-то хорошее у западных коллег и сделать в комплексе что-то, что будет еще лучше. И, конечно, в науке существовали хорошие наработки в советское время, хотелось бы что-то из этого сохранить, но многое уже, к сожалению, утеряно.

Я думаю, организация науки нуждается в реформировании в прикладную сторону. Наука, конечно, должна быть и фундаментальной, но в эту сторону сейчас произошел перекос, отраслевые институты разрушены почти во всех областях. В результате общество вообще не понимает, для чего нужна эта самая наука и что она дает обществу, а наука живет, между прочим, на те самые налоги, которое общество платит. Поэтому нужно сделать науку в большей степени ориентированной на решение конкретных прикладных задач, отвечающей на конкретные нужды и вызовы общества, необходимо стимулировать бизнес, чтобы он стал вкладываться в науку.

Я бы сделал более целевое финансирование, чтобы было больше крупных грантов. Мелкие гранты все равно требуют больших усилий для их написания и оформления отчетов — это масса работы. А если жить на несколько мелких грантов, то это потребует столько усилий, что просто не даст возможности заниматься реальным делом, работать. Поэтому я сторонник того, чтобы было больше крупных грантов, чтобы иметь возможность сосредоточиться на работе, а не на отчетах. Мелкие гранты тоже необходимы в определенных случаях, например, для работы небольшого формата, молодежные гранты, и так далее, но крупных грантов должно быть больше.

И все это связано с большой проблемой в современной науке, где требуется огромное количество формальной бумажной работы. Заведующий лабораторией тратит время не столько на науку, сколько на административную деятельность, бумаги, отчеты. Для меня выглядит загадочным условие написания определенного числа публикаций для отчета по гранту. Не говоря уже о том, что не всегда есть связь между количеством публикаций и качеством работы.

В области создания лекарств мы считаем, что если мы что-то опубликовали, это значит, что работа не удалась. Вот если у нас действительно все получается, если есть успех, то мы сидим тихо, ничего не говорим, ничего не публикуем, в течение многих лет мы делаем эту работу втихую, для того, чтобы потом сделать патент и вывести разработку в практику. Если сразу опубликовать первый полученный результат, то потом взять патент будет крайне затруднительно, и промышленность в таком исследовании не будет заинтересована. Конечно, если люди занимаются фундаментальными исследованиями, они заинтересованы в быстрой публикации, но в прикладных областях, наоборот, люди стараются работать тихо. Поэтому нельзя сделать для всех один стандарт, наука — она разная.

Хотелось бы как минимум сделать еще один или два препарата для лечения, если говорить про планы на 10–15 лет. В разработке у нас есть несколько проектов, но какой из них «выстрелит», пока сложно сказать. Разработка одного препарата до стадии производства занимает как раз эти 10­–15 лет.

Считаю, что люди через 50 лет как болеют сейчас, так и будут болеть, но их лечение будет проходить легче, и вылечиваться они будут быстрее. И в будущем быстрее будут появляться новые лекарства. Я не жду каких-то особенных открытий и технологических прорывов в ближайшие 20 лет в нашей области, но я бы сказал, что вырастет производительность труда ученых, скорость создания лекарств, и это может привести к важным достижениям.

Например, если удастся быстро вылечивать туберкулез, не за 6 месяцев, как сейчас, а за 3, то можно будет замедлить и приостановить процесс его трансмиссии, в конечном итоге это приведет уменьшению появления новых заболевших. Когда случится такое кардинальное изменение, туберкулез будет практически побежден.

Лично я отношусь к науке как к искусству. Я считаю, что наука — это часть, раздел искусства, такой же, как живопись, ваяние, архитектура, кино, музыка. Мы часто говорим, что существует наука и искусство, я считаю это неверным и рассматриваю науку как часть искусства. Я бы сказал, что нужно иметь «настроение» для занятий наукой, так же как для написания стихов, подходить к ней с таким же творческим настроем, и тогда можно получить более значительные и интересные результаты.