Банкротство 23andMe. Может ли развлечение стать наукой

«Твоя ДНК удивительна!» Фантастическое предложение середины нулевых — заплатить деньги, сначала очень большие, затем более разумные, заказать исследование своего генома, так же, как вы заказываете любой анализ в платной клинике, и узнать, кто ваши предки и родственники, а заодно «извлечь пользу из бесконечно интересных и разнообразных вещей, которые может рассказать ваша генетика». Например, выяснить, к каким заболеваниям у вас предрасположенность и от каких лекарств может быть побочный эффект. «Как вы решите исследовать свою ДНК, зависит от вас»: активное участие человека в изучении собственного здоровья, свобода от консервативной и стандартизированной официальной медицины в мире новых технологий — все это было очень привлекательным.

Сенсационные статьи в СМИ, «вечеринки с плевками» на Неделе моды в Давосе и Нью-Йорке, где знаменитости веселились и сдавали слюну, чтобы исследовать свою ДНК... И вот теперь биотехнологическая компания 23andMe, которая почти два десятилетия назад открыла эру генетических услуг «напрямую потребителю», объявила о банкротстве. Многие задаются вопросом, почему блестящий стартап, предпринявший дерзкую попытку поженить высокую науку и развлечения, оказался в такой ситуации и работоспособна ли в принципе эта бизнес-модель.

Напомним хронологию.

2006: В Кремниевой долине Энн Воджицки основала компанию 23andMe совместно с биологами Линдой Эйви и Полом Кусензой (двое других сооснователей позднее покинули компанию).

2007: 23andMe получает миллионы долларов стартовых инвестиций (в том числе от Google, сооснователем которого был Сергей Брин, на тот момент муж Воджицки). Компания выпускает свой первый продукт — тест для анализа ДНК в слюне за 999 долларов. Покупатель получал в личном кабинете информацию о риске определенных заболеваний, своем происхождении и некоторых наследственных чертах. Услуга получила название Personal Genetic Service.

2008: Журнал Time назвал Personal Genetic Service изобретением года. Стоимость услуги снижается до 399 долларов.

2009: Google делает еще одну многомиллионную инвестицию в 23andMe.

2010: Признание потенциальной научной значимости коммерческого проекта: 23andMe получает свой первый грант от Национальных институтов здравоохранения — для «валидации нашего веб-подхода к исследованиям фармакогеномики». «Цель этого первого этапа аналогична цели нашей первой научной публикации (вышедшей в том же году): продемонстрировать, что мы можем воспроизводить известные генетические ассоциации, используя данные веб-опросов, добровольно предоставленные нашими клиентами», — говорилось в заявлении 23andMe. Речь тогда шла о влиянии генетических факторов на эффективность и переносимость варфарина, ингибиторов протонной помпы и нестероидных противовоспалительных препаратов (аспирин, ибупрофен и напроксен). Публикация же в PLOS была посвящена ассоциациям с фенотипическими признаками, в значительной мере «развлекательными», от веснушек до способности ощущать запах метаболитов спаржи в моче и чихания на свет. Позднее компания получила еще несколько грантов от NIH, в том числе около 1,4 млн долларов в 2014 году. Научных публикаций также было много, в том числе на такие оригинальные темы, как генетические факторы, влияющие на владение собакой (ассоциаций не обнаружено).

2011: 23andMe получает почти 31 миллион долларов в третьем раунде финансирования.

2012: Цена продукта снижается до 99 долларов. (Это стоимость только теста на происхождение, тест на происхождение плюс здоровье стоит дороже.) В очередном раунде финансирования компания привлекла более $50 млн. На тот момент у компании было около 180 000 клиентов.

2013: Согласно указанию FDA компания 23andMe прекращает продавать в Соединенных Штатах услугу по генетическому скринингу признаков, связанных со здоровьем, до тех пор, пока FDA не завершит ее изучение. Запрет действует до 2015 года, при этом компании разрешено предоставлять пользователям в США отчеты по происхождению и сырые генетические данные. В 2015 году FDA разрешает включить в продукт отчеты по отдельным заболеваниям и генам предрасположенности, например, по носительству синдрома Блума — редкого наследственного заболевания — и носительству определенных вариантов генов BRCA1 и BRCA2.

2015: Компания открывает подразделение по разработке лекарственных препаратов. 23andMe и до этого заключала соглашение с фармкомпаниями и исследователями, чтобы извлечь выгоду из данных, собранных у потребителей (комментаторы сравнивали это с тем, как социальные сети продают рекламодателям доступ к пользовательским данным). Разработка лекарств требует значительных вложений и не гарантирует успеха, однако Энн Воджицки заявляет, что идеи компании могут оптимизировать этот трудоемкий процесс.

2018: Компания GSK подписывает соглашение с 23andMe, по которому на четыре года получает эксклюзивный доступ к ее базе данных, включающей генетическую информацию 5 млн клиентов, чтобы использовать ее для разработки лекарств. Это партнерство впоследствии будет продлено до 2025 года, и GSK объявит, что оно привело к обнаружению потенциальных мишеней для лекарственных препаратов.

2019: 23andMe сокращает штат сотрудников, поскольку потребители теряют интерес к наборам для ДНК-тестирования.

2021: 23andMe становится публичной компанией, оценка ее стоимости — более 6 миллиардов долларов

2023: Снова происходят сокращения сотрудников, а в 2024 году компания признает утечку данных почти 7 млн. пользователей. Инцидент привел к коллективному иску, который 23andMe урегулировала в сентябре 2024 года за 30 миллионов долларов.

2024: The Wall Street Journal публикует статью «23andMe’s Fall From $6 Billion to Nearly $0», в которой рассматриваются причины, по которым 23andMe никогда не приносила прибыли, и недостатки ее бизнес-модели. Воджицки привлекла около 1,4 млрд долларов для 23andMe и потратила около 80% из них, говорилось в статье, и поскольку акции 23andMe сильно подешевели, компания, скорее всего, не сможет собрать деньги, продав больше акций. Программы по разработке лекарств на ранней стадии настолько дороги, что инвесторов найти сложно. В сфере потребительской генетики тоже проблемы — помимо скандала с утечкой данных и появления конкурентов, безуспешными оказываются попытки удержать клиентов. Они заказывают тест всего один раз и проявляют мало интереса к дополнительным услугам, таких как обновление отчетов о вашем геноме при появлении новых методов исследования или новой информации о влиянии полиморфизмов на те или иные признаки, консультации с врачами и советы по здоровому образу жизни. Не помогло даже облегчение доступа для клиентов к модным препаратам для снижения веса — агонистам рецепторов GLP-1.

2024: Генеральный директор Энн Воджицки выдвигает предложение о приобретении находящихся в обращении акций компании, которыми она еще не владеет. Специальный комитет Совета директоров 23andMe предложение не одобрил. Позднее в этом же году совет директоров 23andMe покидают независимые директора из-за «несогласия с бизнес-стратегией». В начале марта 2025 году специальный комитет снова отклонит предложение гендиректора о приобретении акций.

2024. В ноябре 23andMe сокращает 40% сотрудников и объявляет о прекращении собственной разработки лекарств. (На сентябрь стадии клинических испытаний достигли две разработки компании — противоопухолевые   моноклональные антитела.)

23 марта 2025 года: 23andMe подает заявление о банкротстве, Энни Воджицки пишет, что «ушла с поста генерального директора, чтобы иметь возможность претендовать на компанию в качестве независимого участника торгов». Она заявила о своей вере в 23andMe, несмотря на реальные проблемы, с которыми столкнулась компания «из-за развивающейся бизнес-модели». Воджицки по-прежнему является членом совета директоров компании.

Также сообщается, что компания собирается продать с аукциона свои данные. Это вызвало тревогу среди пользователей, несмотря на заверения, что покупатель в любом случае будет соблюдать существующее законодательство и заботиться о конфиденциальности клиентов 23andMe. Клиентам советуют удалить их данные, пока это возможно. А кстати, что представляют собой эти данные?

Почему медицинская значимость «развлекательного» анализа SNP для отдельно взятого клиента была невелика и какие с ним связаны проблемы, обсуждалось не раз. (Вероятно, основная из них — низкий интерес к непонятному «повышенному риску», тем более, что проверить научное обоснование этого повышения могут лишь единицы клиентов, а рекомендации часто сводятся к тому, что при повышенном риске заболевания следует вести более здоровый образ жизни.) Но что с базой данных 23andMe в целом, насколько она ценна для медицинской науки?

Стоит уточнить, что 23andMe не секвенировала геномы клиентов. Даже в 2020-е годы, как бы ни снижалась цена секвенирования, это не может стоить 99 долларов. В геномах определяли однонуклеотидные полиморфизмы (SNP, или снипы), то есть нуклеотиды в конкретных положениях, которые различаются у индивидов: например, у одних людей в данном положении А, у других С. Называть SNP «мутациями» не вполне корректно, и тот, и другой вариант могут быть распространены в популяции весьма широко и с давних времен, хотя каждый SNP когда-то возник как мутация. Скорее их можно описать как легко детектируемые проявления генетического разнообразия человека. Однако в человеческом гаплоидном геноме 3 млрд нуклеотидов, а генотипирование по SNP охватывает миллионы или сотни тысяч позиций, то есть это далеко не полная информация о геноме.

В феврале 2024 года 23andMe заявила, что генотипировала более 14 млн индивидов, и компания всегда подчеркивала, что огромный размер базы — ее сильная сторона. Количество определяемых SNP в разные моменты истории компании варьировало от полумиллиона до почти миллиона; предоставлялась возможность заказать апгрейд до большего количества снипов, но неясно, много ли клиентов воспользовалось этой возможностью.

Насколько привлекателен этот актив, мы спросили у специалистов. Отзывы не восторженные.

Дмитрий Чебанов, системный биолог, доктор наук, биотех-предприниматель, научный сотрудник Центра вычислительной и системной биологии Мемориального онкологического центра имени Слоуна-Кеттеринга (Нью-Йорк, США):

23andMe ошибочно полагали, что их база — Клондайк для большой фармы. Однако у них в команде не было никого, кто хотя бы отдаленно понимал, как работает открытие новых лекарств.

А если бы был, то он сообщил бы на собраниях менеджмента о том, что генетика для drug discovery важна главным образом для поиска мишени. То есть необходимо понять, что определение генетические нарушения являются причинами заболеваний. Например, очень модная и горячая тема — аутоиммунные заболевания, и ряд из них вызывается какой-то одной мутацией, которая может участвовать в развитии Т-клеток или регулировать их жизненный цикл.

Тогда можно сделать малую молекулу, которая провзаимодействует с белковым продуктом мутированного гена.

Но чтобы выявлять такие события, нужно как минимум знать, что у человека есть соответствующие симптомы. Это могут быть проблемы со щитовидной железой или кожные высыпания.

В 23andMe не собирали такого рода клиническую информацию, а раз так — теряется смысл в одних только полиморфизмах, так как они не дадут разработчикам новых препаратов данные о связи с заболеваниями.

Этот же факт не позволял использовать данные для другой цели фарм-разработчиков: популяционных исследований, которые проводятся, когда уже есть идея лекарства, и стоит задача узнать процент населения, который мог бы быть получателем данного лекарства.

Но когда речь идет о многофакторных заболеваниях, нам все равно нужны знания о фенотипах носителей этих геномов, так как надо понимать, проявилось ли заболевание.

Вторая причина слабой полезности их базы, не менее существенная — это технология на основе чипов. С ее помощью можно было увидеть только однонуклеотидные полиморфизмы (SNP) лишь в наиболее популярных участках генома, что далеко не исчерпывающая на сегодня информация.

Так, в интересных с точки зрения drug discovery расстройствах аутистического спектра встречаются другие более масштабные нарушения — структурные варианты, к которым относят делеции, инсерции, транслокации. Их видно только при полногеномном секвенировании, которое компания не делала.

Руководитель лаборатории системной биологии и вычислительной генетики ИОГен, д.ф.-м.н., чл.-корр. РАН Всеволод Макеев:

Структура их данных не очевидна. Не очень понятно, когда и в какое время они переходили с технологии на технологию. Я думаю, что у них на разные геномы разное количество снипов, и, возможно, на большинство геномов оно не очень большое. Те услуги, которые они продавали, — наследственность, гены предрасположенности к каким-то распространенным заболеваниям типа диабета, — для них не очень нужен миллион снипов.

Для GWAS надо собирать фенотипические данные в огромных количествах. То, что делает UK Biobank, например. Основная масса их данных — это не данные геномных исследований, а огромное количество разнообразных и глубоких анализов образцов людей. Я там работаю только с геномными данными, но знаю, что в UK Biobank и протеомика есть. У них есть люди, которых биобанкируют несколько раз, есть лонгитюдные исследования. Выборка, я бы сказал, в десятки раз меньше, чем выборка 23andMe, но это очень хорошо описанные люди, с которыми можно делать действительно большое количество ассоциативных исследований.

Очевидно, что у 23andMe нет таких данных о клиентах. Хотя в последнее время они начали делать фенотипы, но ясно, что у них база достаточно разношерстная, и это не те десятки миллионов, по которым есть хоть что-нибудь генетическое. Если я правильно понимаю, там есть какая-то информация о том, где человек живет, ответы на вопросы о хронических заболеваниях. В принципе можно, имея места проживания и генотипы, что-то сказать по миграциям, которые были до этого. Популяционно-генетические исследования делаются не по населению больших городов, откуда были главные их клиенты, а по оседлому населению — ищут людей по деревням, где они давно живут и предки их жили. Но, я думаю, что-то интересное можно сказать, например, по распространенности тех или иных генотипов в популяции.

Если у вас есть большое количество полных геномов, наверное, можно довольно эффективно импутировать варианты из этой базы данных. То есть вы можете по какому-то количеству вариантов сказать, какие варианты между ними, потому что хромосомы, когда передаются от родителей потомкам, рекомбинируют очень большими кусками. И какие-то хромосомы в большом количестве присутствуют в популяции, с большой вероятностью они у многих людей одинаковые. Поэтому какие-то распространенные, отсутствующие на чипе варианты вы можете достать, не делая полногеномного секвенирования, по снипам, о которых вы знаете, что они однозначно вытаскивают большой кусок генома. И это полезное мероприятие. UK Biobank продает для импутации подготовленную базу данных и сам импутированный геном.

Если бы вам предложили использовать в исследовании базу данных коммерческой компании, которая набрала ее, оказывая услуги по развлекательной генетике, какие вопросы вы зададите про эту базу, прежде чем с ней работать?

Вот я уже сказал: распределение вариантов, распределение людей — откуда они, что о людях известно. Сколько в среднем вариантов на образец, как они отобраны. Популяционная генетика может делаться на популяционных маркерах, на небольшом количестве относительно вариабельных участков — таких, которые часто меняются и позволяют отслеживать родственные отношения. Для популяционной генетики они хорошо пригодны, а, например, для медицинской генетики они не пригодны совсем. Хорошо бы иметь характеристику расположения снипов, их среднюю плотность по геному, где окна, в которых их нет. Потому что большие куски генома были отсеквенированы совсем недавно, до этого были протяженные участки хромосом, в которых вообще ничего не было, хотя там, конечно, повторы в основном.

Российские коллеги 23andMe перспектив в разработке лекарственных препаратов не видят, в отличие от углубленной работы с потребителем.

Екатерина Суркова, к.б.н., руководитель научных коммуникаций компании Genotek:

23andMe — вторая генетическая компания по размеру клиентских баз. Первая — Ancestry — прибыльна и отлично себя чувствует. Третья — MyHeritage — тоже динамично развивается. По моему мнению, есть три проблемы, которые привели к банкротству 23andMe. Первая — рынок в США очень насыщенный, более 30% населения уже сдали ДНК-тесты, это услуга одноразового потребления, а 23andMe не вышла на другие рынки и не предложила дополнительных услуг, поэтому выручка компании снижалась последние пару лет. Вторая причина — у 23andMe изначально модель была построена на том, чтобы зарабатывать долгосрочно на использовании базы клиентов для создания лекарств. В портфеле 23andMe было более 10 лекарств, которые они разрабатывали. Расходы на разработку составляют более 800 млн долларов в год, что делает компанию сильно убыточной. Компания не смогла получить большой прибыли от этого направления. Долгосрочная и значительная убыточность этого бизнеса не вызывает доверия у инвесторов к этой бизнес-модели. Третья причина — компания предлагала только ДНК-тесты, а все их конкуренты уже обросли дополнительными услугами, которые делают ДНК-тесты более полезными. Поэтому она проиграла конкурентам.

Именно поэтому мы в Genotek развиваем сервисы, дополняющие результаты ДНК-тестов: консультации с врачами онлайн (купили сервис Яндекс Здоровье, чтобы у клиентов была возможность проконсультироваться с любым врачом), сдача анализов (у нас есть выездная служба медсестер по Москве), генеалогические услуги (у нас команда профессиональных генеалогов, готовых построить древо вашей семьи по доступной цене).

В настоящее время Genotek не нуждается в инвестициях. Ключевая цель для нас в ближайшие годы — ежегодный безубыточный кратный рост. Мы занимаем лидирующую позицию на рынке генетических тестов в СНГ, поэтому ключевой вызов для нас — не конкуренция с другими игроками, а расширение рынка через увеличения знания о возможностях ДНК-тестов и предложение сопутствующих услуг как в области медицины и wellness, так и в сфере генеалогии.

Итак, романтический период потребительской геномики закончился. Посмотрим, какой она станет в будущем десятилетии — выберет ли «развлекательную» специализацию, отказавшись от научно-медицинских амбиций, или все-таки найдет плодотворные способы кооперации с наукой и фармкомпаниями.