Релокация ученых из России. 2022–…

Москва

Социолог Любовь Борусяк с апреля ведет лонгитюдное исследование людей, выехавших из страны с конца февраля 2022 года. Исследование проводилось методом интервью, набор респондентов шел по принципу «снежного кома», и за эти месяцы в нем участвовал 201 человек:

«Больше всего у меня респондентов из Турции, Армении, Грузии, Израиля. В целом весной у меня было 15 стран, а осенью уже 26 — и за счет новых выехавших, и за счет того, что выехавшие ранее активно перемещаются. Весной была высокая концентрация в Турции, Грузии и Армении, но очень многие рассматривали эти страны как временные, считали, что надо оттуда переезжать в Европу, в меньшей степени — в США, туда сложнее попасть, хотя осенью у меня уже было несколько респондентов оттуда, и все — научные сотрудники».

123rf.com

У ученых довольно сложная ситуация. Большие трудности с получением позиций в университетах и довольно высокие амбиции. Резко терять статус, уходить в далекую от профессии, тем более не требующую высокой квалификации деятельность почти никто не хочет. Большинство из них, по словам исследовательницы, если находят позиции в университетах, то пока это в основном срочный договор на один-два года, чаще всего через ранее наработанные связи. У выехавших в срочном порядке ситуация осложняется тем, что среди года найти позицию очень непросто, поскольку за рубежом наука сосредоточена именно в университетах. Таким образом, те, кто уезжал весной, получают университетские места с осени, с начала учебного года, а осенью — ведут переговоры на следующий год. Есть ограничения и по языку, поскольку большинство знает только английский, то есть для получения преподавательской позиции, скажем, во Франции или Германии им приходится искать университет, где часть занятий идет на английском. Появились страны, куда стало попасть значительно сложнее именно в 2022 году: Польша, страны Балтии, отчасти Чехия. С другой стороны, есть и международные программы помощи российским ученым, хотя позиций там не очень много, но там тоже оставляют свои заявки.

Многие релоканты не увольняются, выезжая из России, если им разрешено работать онлайн, и, переехав, например, в Узбекистан или Казахстан, ищут работу уже в Европе или США:

«У меня были респонденты, которые оказались в местах, о которых никогда не мечтали. Одна респондентка сказала, что оказалась в стране, которая не входила в 100 стран, где бы она предполагала когда-то жить. Но она восприняла это как возможность в спокойной обстановке искать что-то другое. Больше половины тех респондентов, с которыми я разговаривала и весной, и осенью, за это время сменили место жительства», — говорит Борусяк.

Портрет более-менее удачно релоцировавшегося ученого — человек до 40 лет, участвовавший в международных проектах, с возможностью получить рекомендации от известных коллег и ищущий позицию в Европе. Проще тем, кто занимается естественными науками, математикой, экономикой. Сложнее гуманитариям.

К удивлению эксперта, пока практически нет оттока в Китай или Индию, несмотря на огромность этих стран и английский язык в Индии. Очень многие желательным местом жительства называли Англию и в частности, Лондон:

«Но в Англию попасть довольно сложно, хотя проще тем, кому удается сделать визу Global Talent. Это виза, которую в 2019 году англичане открыли для людей, зарекомендовавших себя в трех областях: IT, наука, искусство. Ты должен доказать, что чего-то достиг, и потом уже можно искать работу. Не обязательно сразу иметь конкретное место».

По словам исследовательницы, всплеск отъездов был в первой половине марта, потом пошло снижение их числа, многие весенние релоканты съездили в Россию летом по своим делам, и новый всплеск был в сентябре. Но генеральной совокупности — то есть количества отъехавших и структуры их социально-демографических показателей — у социологов нет, соответственно, нет и репрезентативной выборки:

«Пять лет назад я проводила исследование молодых интеллектуалов, которые уехали из России учиться или работать в фирмах за рубежом. Те, кто получил хорошее образование, уезжали, чтобы профессионально расти. И уже тогда я выяснила, что мы понятия не имеем, сколько людей, в том числе ученых, за постсоветский период из страны уехали. Есть оценки от полутора до десяти миллионов россиян. Допустим, человек учится на PhD в США шесть лет. Все этим годы у него возобновляемая учебная виза, как эмигрант он нигде не фиксируется. Дальше он находит работу, у него с нуля начинается срок жизни. С другой стороны, нам дают цифры пересекших границу. Но можно ездить, например, на конференции, а можно жить в другой стране и тоже ездить. И всякий раз такой человек будет учтен как гражданин РФ, пересекший границу. А людей сильно меньше, чем штампов в паспортах. Поэтому и такой разброс в оценках».

Великобритания

«Великобритания обычно воспринимается как не самая простая страна для эмиграции, однако через меня за год прошло порядка дюжины случаев, когда люди срочно выезжали из России, — говорит Наталия Берлофф, профессор прикладной математики и директор аспирантуры факультета прикладной математики и теоретической физики Кембриджского университета, — Обычно сначала они оказывались в близлежащих странах, а затем уже приезжали в Великобританию».

 Кембридж, Великобритания. Центр города. Credit: 123rf.com

Берлофф рассказывает о конкретном случае, когда аспирант, математик, выехал из России в Грузию в начале марта и сразу попросил профессора о помощи с трудоустройством, поскольку у них была совместная публикация. Она написала двум коллегам из Великобритании и Франции, и один из них сделал веерную рассылку еще 120 ученым.

Претенденту тут же сделали десять «оферов» — предложений на продолжение учебы: из Америки, Германии и Великобритании, в Кембридже он в результате и оказался. Берлофф запустила процесс его приема в аспирантуру, была создана комиссия, с ним созвонились, поговорили и сделали вывод, что уровень достойный. То есть он получил условный «офер» и только затем подал на стипендию The Rowan Williams Cambridge Studentship:

«Это обычный порядок в Великобритании, — говорит Берлофф. — Сначала нужно поступить, а потом с этим условным “офером” вы подаете в разные фонды. Но с ним было еще две проблемы. Первая — в тот момент он находился в Тбилиси, а Англия обычно не дает студенческую визу, если ты не находишься в стране, где у тебя резидентство. Здесь нам помог международный студенческий союз Кембриджа, они подсказали, как нужно оформить документы для подачи в посольство. И вторая проблема — он был с девушкой, финансирование получил только на себя, а для получения визы нужно продемонстрировать, что есть деньги на проживание всех членов семьи. Вот он там в Тбилиси сначала женился, а затем глава моего колледжа покрыла недостающую сумму из фондов колледжа, которые она может тратить по своему усмотрению. Ребята приехали в ноябре, за два дня до окончания срока действия “офера”. Самая большая задержка была связана с получением британской визы. Кстати, это сейчас наша самая большая головная боль: как повлиять на правительство и изменить порядок получения виз для россиян. Сделать так, чтоб была возможность подачи из “третьих стран”. Пока процесс идет на уровне консультаций, в дальнейшем запустим петицию».

В Великобритании в университетах есть так называемые программы помощи беженцам, рассказывает Берлофф. В каждом университете они свои. Некоторые только для студентов, другие — для аспирантов. Есть временные, надо успеть подать до определенной даты, есть постоянные, на них можно подать в любое время, разнятся они и по количеству финансирования, это могут быть расходы на обучение, расходы на проживание, частичная помощь. Есть фонды только для беженцев, уже получивших такой статус и уже находящихся в Великобритании, и фонды, куда можно подавать из других стран. Есть база данных, где прописаны программы и их требования для каждого университета. Есть студенческий центр, объединяющий волонтеров из более 30 университетов. Обратившись в этот центр, можно получить совет по фондам и даже персонального ментора, который поможет найти наиболее подходящую программу. В Кембридже, кроме того, есть специальные стипендии для тех беженцев, которым нужен год, чтобы подготовиться к поступлению, — с оплатой курсов и проживания.

«Если же говорить не про студентов и аспирантов, а про позиции научных сотрудников (postdocs), то здесь порядок такой же, какой был всегда, — говорит Берлофф, — искать по конкретным людям и-или по объявленным позициям. Если писать конкретным людям, с которыми хотелось бы сотрудничать, то должно быть четко прописано совпадение научных интересов, можно спросить, есть ли финансирование (гранты), либо указать, что “если вы меня возьмете, я буду искать финансирование через фонды там и там”. Впрочем, если вы молодой кандидат наук, в принципе, можно поступить и на PhD программу, она в Великобритании занимает всего три-четыре года. Поскольку научный возраст ученого отсчитывается от защиты PhD, то поступление на PhD позволяет его обнулить и перенаправить свой научный фокус на, возможно, другое научное направление, при этом привнеся туда предыдущие наработки».

США

Биолог Наталия с семьей переехала в США в 2022 году. Наталия получила позицию постдока по визе J1, муж пока сидит с ребенком и ищет работу (по визе J2 можно получить разрешение на работу во временных пределах контракта J1).

 Северо-Западный университет, Чикаго. Credit: 123rf.com

Оформление документов заняло больше полугода. В России уже несколько лет не выдают никакие американские визы, кроме иммигрантских. Поэтому приходится выезжать в какую-либо страну и там идти в консульство США. Семья мониторила несколько стран и в мае смогла зарегистрироваться на прием в Сербии только на сентябрь. Сербия удобна тем, что там не требуется шенгенская виза, и тем, что там легко сделать прививку против COVID, которую принимают в США, — от Модерны или Файзера.

«Так как мы не резиденты, подразумевалось, что нам нужно ехать на собеседование с ребенком, даже если ей два года, как у нас», — говорит Наталия.

Кроме того, пара выяснила, что есть две группы стран, в которых можно делать визу, но в одной из них нужно сначала заплатить сбор, а затем уже узнать возможную дату приема в посольстве. И это очень неудобно, поскольку ближайшая свободная дата может оказаться только через год или больше. А посольства в Сербии и некоторых других странах берут оплату только после назначения даты. Весь процесс дополнительно осложняют мелочи вроде того, что оплата картами из России невозможна, или того, что документы на визу из университета теперь пересылать крайне долго официальной почтой (основные почтовые службы экспресс-доставки ушли из России).

«Консульский сбор нам сестра оплатила из Европы, а документы привезли с оказией из рук в руки, — объясняет Наталия. — И нужны еще два загранпаспорта, чтобы не сидеть в той стране, где вы делаете визу. Один в посольстве лежит месяц-два, а по второму можно домой съездить в это время. Это разрешается, люди, которые много ездят, об этом знают. Биологов в США особенно проверяют. Считаются опасными. Но мы каким-то чудом сразу без проверки проскочили. В целом мы были отлично устроены в России — интересная работа, хорошие зарплаты, своя квартира. Уезжать, оставляя родителей, друзей и все-все, очень не хотелось. Но мы не видели других выходов из сложившейся ситуации».

Мы разговаривали довольно долго, и мне советовали сказать еще про пару «мелочей». Например, что нужно взять с собой выписку из ученого совета о защите и сертификат о прививках ребенку, иначе потом получить эти документы, находясь не в России, довольно сложно. И еще важно сохранять телефон с российской картой, чтобы ходить в Сбербанк-Онлайн и другие российские приложения.

Как выглядит релокация в США врачей и биологов с точки зрения принимающей стороны, рассказывает Игорь Ефимов, специалист по биомедицинской инженерии и электрофизиологии сердца, профессор Северо-Западного университета в Чикаго (Northwestern University, Chicago):

«Я в Америке уже 30 лет, мое поколение ученых практически все уехало, но тогда уезжали молодые, которые искали будущее. Сейчас уезжают люди, у которых были стабильные позиции в России, в хороших местах, с хорошими зарплатами. Заслуженные врачи разных специальностей, с десятками лет работы в клиниках. Этого раньше не было. Они побросали в чемоданы что-то и уехали в никуда. Сейчас ищут работу. Сложность для врачей в том, что, в отличие от ученых, это специальность в США неконвертируема. Никого не волнуют ваши заслуги, если у вас нет американской медицинской лицензии. Пятидесятилетнему профессору придется заново сдавать медицинский экзамен, заново идти в ординатуру, причем поступить туда будет практически невозможно, если человек в возрасте. Самый простой вариант, как здесь оказываются врачи, — приезжают к родственникам. Потом смотрят объявления в местных университетах, проходят собеседование на позицию постдока. Человека берут на месяц-два волонтером, чтобы убедиться, что специалист знающий. В Америке степень MD засчитывается так же как и PhD. Если человек может доказать, что он умеет делать то, что требуется в лаборатории, то MD достаточно.

А после этого отдел кадров создает позицию, международный отдел подает документы нужные на визу. Есть еще сеть поддержки. Например, наша ассоциация — Russian-American Science Association, я был одним из ее основателей, первым президентом. У нас много профессоров, которым могут сами создавать позиции, если есть гранты. Но вообще на постдокторские позиции сейчас нехватка специалистов. Недавно я читал в The Chronicle of Higher Education — это профессиональная газета работников высшего образования — о том, что в Америке существует резкая нехватка постдоков. То есть позиции для постдоков есть, и так как правительство весной сказало — приезжайте, это означает, что не будут чинить никаких препятствий при получении виз».

Германия

«Когда-то я прожила несколько лет в Америке, и, когда вернулась, очень надеялась, что больше никогда в моей жизни эмиграции уже не случится, — говорит врач-генетик Екатерина. Я люблю жить в России, мне совершенно не хотелось уезжать в другую страну, и, если бы не вынужденность, я бы такого решения не приняла».

 Кёльн. Credit: 123rf.com

Германия — одна из тех стран в Европе, куда ученые в последний год выезжали наиболее массово. В Германию довольно легко получить визу, и там большая наука. Уехав из России, Екатерина не может заниматься врачебной практикой, и сейчас у нее позиция исследователя в частной генетической лаборатории:

«Это медицинская диагностическая генетика, от диагностики причин, почему ребенок болеет, до диагностики мутаций в опухолях для подбора таргетной терапии. Я непосредственно не занимаюсь работой с пациентами. Когда-то мы с этой немецкой лабораторией сотрудничали: и у нас, и у них было редкое оборудование, и, когда наше оборудование проходило периодический ремонт, мы просили временно поработать у них на приборе. И вот этой осенью я написала им письмо. Мы пообщались, и мне сделали предложение. Визу делала в Москве. А до этого я подавала во множество мест в разных странах, прямо начиная с 25 февраля. У меня был вариант в Тбилиси, вариант в Алматы, и вариант в Германии. Из них выбрала Германию потому, что этот вариант можно было реализовать быстрее. Помню, как осознала во время поисков, что бессмысленно писать по вакансиям, надо писать только по знакомым. Осознала в тот момент, когда посчитала, через сколько в среднем приходит отрицательный ответ. То есть я подаю заявку на вакансию, опубликованную в LinkedIn, и через четыре часа получаю отрицательный ответ. Это означает, что никто не смотрел на эту заявку содержательно, просто делали фильтр по тому, из какой страны. И, увидев, что из России, не стали даже рассматривать».

Имея рабочую визу, говорит Екатерина, можно получать временный вид на жительство. В Германии, если есть работа, это вопрос технический. В целом Екатерина оценивает Германию как благоприятную для переезда страну. Особенно для людей в начале научной карьеры или аспирантов — таких позиций больше.

Какие есть проблемы? Есть проблема с языком, поскольку Екатерина никогда не учила немецкий, но на работе можно общаться на английском. Есть проблема с детским садом для младшей дочери, поскольку очереди огромные. В бытовых и административных вопросах очень помогает телеграм-канал Science for your information, его подраздел Science for your information Deutschland.

Молодые супруги Илья Комольцев и Александра заканчивали РНИМУ имени Пирогова, Илья в 2015-м, Саша четырьмя годами позже. У обоих дипломы врачей, но оба работали в Институте ВНД в лаборатории функциональной биохимии нервной системы. Илья аспирантуру закончил, но защититься не успел, а Саша планировала начать кандидатскую в сентябре прошлого года, но уже 6 марта они вдвоем вылетели в Армению. Две недели провели в Гюмри, две недели в Ереване, рассылали заявки по открытым позициям в континентальной Европе, найденным на FENS Job Market, затем вернулись в Москву и продолжили искать места.

«Я искал позицию постдока, а Саша аспиранта на получение PhD, — говорит Илья. — В сумме я подал около 30–40 заявок. Откликнулось человек пять, в том числе пришло предложение вот этой позиции, на которой я сейчас. Я прошел собеседование по зуму из Москвы, причем на русском языке, поскольку руководитель была давно выехавшей в Германию русскоязычной. Не совсем ту тему предложили, которая была в заявке, но более мне близкую. Это электрофизиология гиппокампа и физиология микроглии… У меня был план, что я найду позицию и защищусь либо до начала, либо, получив позицию, сколько-то поработаю и вернусь на защиту, а потом опять уеду. Но позицию постдока можно получить и без степени кандидата наук (PhD), иногда достаточно степени в медицинских науках (MD), как у меня и случилось — я перевел вообще все документы на немецкий: университетское образование, количество учебных часов во вкладышах, документы из ординатуры, аспирантуры, курсы повышения квалификации, список публикаций… Этого в сумме хватило для получения позиции постдока. А после сентября я решил не возвращаться пока в Россию и защиту не прошел».

«В Германии, — говорит Саша, — вообще оказалось больше всего позиций среди всех стран, в которых мы искали места. Мы ведь сначала даже не знали, в одной стране окажемся или в разных. А сейчас Илья работает здесь, в Кёльне, а я в Бонне, полтора-два часа дороги. После Москвы это нормально».

Илья уехал 1 августа, а Саша в октябре. По их словам, в Москве они совмещали врачебную практику с научной работой, а теперь врачебную практику пришлось оставить — нет разрешения, хотя в Германии получить его можно за полтора-два года в отличие от тех же США, где этот процесс нужно начинать с нуля. Илья экспериментально работает с животными, и технически это близко к его научной работе в Институте ВНД, но приходится срочно осваивать программирование для анализа данных. Саша же изначально искала позиции, где навыки программирования не требуются. Очень сильно отличаются принципы работы с животными — в Германии они более строгие. Илья прошел небольшой курс в несколько дней, поскольку по публикациям доказал, что у него достаточный опыт, получил рекомендательное письмо от прежнего руководителя из России и после него сдал экзамен. Саша еще курс не прошла, ей необходимо сдать и теоретическую и практическую части.

«Здесь гораздо более жесткий контроль за работой с животными, — говорит она. — На каждый эксперимент нужно подавать отдельный запрос в этический комитет, установить даты, дни инъекций и окончания эксперимента. Когда заканчивается лицензия, работать с животными запрещено. Но при этом есть система, где ты можешь шерить животных. Если тебе животные оказались не нужны, ты добавляешь их в систему, их может взять другой исследователь. Но в целом все, что в науке и образовании делают с животными в других странах, в Германии делать можно».

Планы на будущее семья сейчас строит в пределах контрактов, а это несколько лет — контракты на три года с возможностью продления. Плюс к этому, в Германии гораздо проще, чем в других европейских странах, получить EU Blue Card, которая дается на четыре года с возможностью работать по всему Евросоюзу.

«Про планы сложно говорить, но могу честно сказать, что, если бы не Наталия Валерьевна Гуляева, мой прежний руководитель, есть очень большая вероятность, что я бы и так уехал из России после института, и почти наверняка — после ординатуры. Работа в Институте ВНД вдохновляла долгие годы, было очень интересно, но вот приняли решение уезжать срочно», — подытоживает Илья.

Ситуацию в Германии для ученых биохимического профиля комментирует ученый, знающий обстановку изнутри:

«В 2022 году немецкие власти приняли решение прекратить совместные проекты с государственными организациями в России. То есть проектов с совместным финансированием больше нет. Однако сотрудничество отдельных ученых не возбраняется. Университеты продолжают принимать студентов из России, причем образование бесплатное.

Соответственно, на открытые позиции аспирантов и постдоков можно подавать и из России. Если есть соответствующая подготовка и знание английского, шансы получить место неплохие. Дело в том, что сами немцы неохотно подают на такие позиции. Научная жизнь устроена так, что до постдока дойти легко, а вот потом единственная возможность карьеры — получить место полного профессора, а их мало. Так что я бывших немецких постдоков встречал кассирами в IKEA. Обычно на открытые позиции аспирантов и постдоков приходит очень много заявок из Индии и Пакистана, при этом нет никакой возможности проверить, что аппликант умеет делать руками. Разговоры по Скайпу не помогают это выяснить. Если в этом потоке будет заявка из России с правильно составленным CV и рекомендательными письмами ученых, которых хозяин позиции знает по предыдущему сотрудничеству c Россией (а сотрудничество с Россией было очень интенсивным) или хотя бы по опубликованным работам, то шансы получить место большие. Правильно составленный CV должен содержать весь перечень навыков, которыми вы владеете. Важно понимать, что объем учебных планов в России примерно в три раза больше объема учебных планов немецких университетов. Поэтому правильно переведенный на английский вкладыш к диплому – это самый важный для успеха документ.

Сами немцы стараются после получения диплома уйти работать на фирму. Найти такую работу можно и из России, особенно если есть университетское образование в близких к технике областях — физике, химии, информатике. Если вы при этом знаете хоть какой-то язык программирования, это большое преимущество. С чисто биохимическим образованием попасть на фирму сложнее, потому что в Германии не очень развита индустрия биотехнологии и фармакологии. Сейчас, правда, в связи с COVID-19 начинаются подвижки, то есть можно пробовать. Так что, если есть высшее образование и умение программировать, шансы получить работу вполне реальны.

В принципе, рабочих рук в Германии не хватает — три миллиона нехватка, то есть можно пытаться найти работу и вне науки. Тут, правда, понадобится немецкий язык, только с английским не получится. И даже на любую ”простую” профессию придется учиться или переучиваться, в Германии без этого нельзя.

С другой стороны, если есть приглашение на работу, в Германии относительно легко получить визу, которая через пять лет становится бессрочной, а потом переходит в гражданство».

Казахстан

Казахстан в условиях 2022 года неожиданно стал одной из стран первого выбора для срочно уезжающих ученых. Это объясняется тем, что с Казахстаном у нас безвизовый въезд, общий Таможенный союз, русский язык там используется повсеместно, и даже врачебный диплом легко перезачесть. Да и принимают там наших ученых, как оказалось, с удовольствием и пониманием.

 Алматы. Пруд возле входа в ботанический сад. Credit: CC BY-SA 4.0 | Wikipedia

О том, с чем сталкивается исследователь, переезжая в Казахстан, мы побеседовали с биологом Александром Дубыниным. Ему 55 лет, в России он жил в Новосибирске, занимался природоохранными проектами, сотрудничал с Центральным сибирским ботаническим садом СО РАН, организовывал прекрасные фестивали популяризации науки в Академгородке. В Казахстан Александр переехал в конце марта 2022 года с младшим сыном, которому исполнилось 18 лет. Потом приехала жена Лена со старшим сыном и собаками. Александр снял дом в Алматы и организовал в нем что-то вроде хаба для вновь прибывающих — у него все время кто-то живет:

«У меня как раз закончился контракт на год с Центральным Сибирским ботаническим садом, и я думал подписывать новый, — говорит Александр. — В последние два года я стал больше заниматься наукой, жизнь казалась прекрасной. Никаких мыслей про Казахстан у меня не было, отъезд был спонтанным. Новоизбранный директор ЦСБС, кстати, осенью тоже уехал — в Германию».

Ехать в Казахстан Дубынину посоветовали коллеги-экологи, поскольку там существует довольно большое и дружное сообщество экологов еще со времен СССР. По приезде ему предложили контракт на несколько месяцев в качестве эксперта Всемирного фонда дикой природы (решением Министерства юстиции РФ включен в реестр иностранных агентов), а с августа он работает в лаборатории геоботаники Института ботаники и фитоинтродукции в Алматы:

«Я пошел знакомиться в институт, был дружелюбно принят и начистоту сказал, что хочу заниматься проблемами, связанными с изучением экосистем на уровне ландшафтов, с другой стороны, мне интересны орхидные, а с третьей — я хочу двигать тему сохранения растительного ботанического разнообразия. Все эти темы сразу очень хорошо зашли. По общему опыту моих знакомых, обычно руководство институтов не отказывается от новых сотрудников. В Казахстане в последние годы увеличили финансирование, и поэтому у них есть средства».

Поскольку Казахстан и РФ — члены Таможенного союза ЕАЭС, многие формальности пребывания в чужой стране облегчены. Например, в рамках ТС можно заезжать не по загранпаспорту, а по гражданскому. Дальнейшая процедура тоже несложная: в течение трех дней нужно зарегистрироваться по месту жительства в ЦОН — Центре обслуживания населения, сходив туда вместе с хозяином квартиры. Там выдается разрешение, по которому можно жить три месяца. До последнего времени была возможность делать так называемый «визаран» — выехать в ближайшую страну, например, в Кыргызстан, сразу вернуться обратно и обновить разрешение. Но с 27 января это упразднено, и теперь по однократному разрешению можно находиться 90 дней в течение полугода. Чтобы остаться на более долгий срок, нужно обязательно трудоустраиваться и тогда получать разрешение на временное пребывание сроком на год.

«Международный паспорт все же нужен, — говорит Александр, — но для другого. Например, банки, как правило, открывают счета по загранпаспортам. Самый популярный алгоритм действия: ты приезжаешь, покупаешь местную симку. Регистрируешь ее, лучше по "заграну". Потом регистрируешь устройство, с которым ты работаешь. Это делается дистанционно, в течение нескольких минут. Потом с загранпаспортом, с этим телефоном, с этой симкой идешь в ЦОН. Это как наш МФЦ, только получше. Здесь есть жесткие ограничения по времени обслуживания, в течение 15–20 минут тебя стараются отпустить. Тебе присваивают индивидуальный идентификационный номер, ИИН, который используется практически везде. Можно идти в банк (обычно, кстати, идут в “Каспий” — местный банк с поддержкой Visa и развитой “экосистемой услуг”). Можно купить билеты на транспорт, практически во всех магазинах оплата по QR-кодам, обычные продавцы получают платежи через “Каспий” с помощью перевода. Еще одна вещь, которую все делают: заводят проездную карточку “Онай” в Алматы, которая очень сильно позволяет экономить на проезде общественным транспортом: по этой карточке он стоит 80 тенге, это 11–12 рублей».

Из минусов Александр отмечает высокую стоимость аренды жилья — цены за последний год выросли в несколько раз, практически до московских, и зарплаты на аренду не хватает. Еще один минус — недостаточная приборная база для лабораторной работы, так что, например, «мокрой» биологией там заниматься не вполне комфортно. В результате многие люди после этой страны первого выбора находят позиции в других странах и уезжают, несмотря на радушный прием и возможность вести бытовые и рабочие коммуникации на русском языке. По небольшой выборке знакомых, говорит Дубынин, часто уезжают в Сербию, где уже образовалось мощное комьюнити специалистов IT и ученых. Сам Александр пока не планирует.

Франция

Во Франции отношение к приему российских специалистов в 2022 и 2023 году осталось в целом традиционным, то есть на общих основаниях. Хотя сотрудничество на уровне институтов прекратилось, как и в Германии. Однако теперь российские ученые могут подавать на гранты и стипендии по программе PAUSE. Вот как описывается эта программа на сайте: «Во многих странах исследователи и художники не могут работать свободно и вынуждены эмигрировать. Вот почему PAUSE оказывает поддержку с 2017 года, чтобы они могли продолжать свою работу. Благодаря поощрительному финансированию мы позволяем ученым и художникам в изгнании размещаться в высших учебных заведениях, исследовательских и культурных учреждениях Франции. Мы также помогаем им с административными процедурами и поиском работы».

Дворец Галлиена — руины галло-романского амфитеатра начала II века в центре города Бордо (Франция). Рисунок начала ХХ века, автор неизвестен. Credit: Wikipedia

«Эта программа для ученых, находящихся в рискованной ситуации, — говорит историк-антиковед и востоковед Аскольд Иванчик, член-корреспондент РАН, Академии надписей и изящной словесности (Институт Франции) и Немецкого археологического института, Directeur des recherches CNRS в Институте по исследованию древности и средневековья Ausonius (Бордо). — Финансирование дается на год и наполовину обеспечивается этой институцией, а наполовину — тем университетом, который принимает. В течение года человек должен адаптироваться и дальше сам искать финансирование для своего пребывания. Раньше это использовалось, например, для Афганистана. С прошлого года программа распространилась на украинцев и россиян. Процедура там довольно тяжелая, долгая, может занять несколько месяцев. Тем не менее лично мне известны люди, которые переехали во Францию по этой программе. Один из них — россиянин, получивший помощь после нескольких месяцев ожидания в Армении. Подобные программы есть и в других странах Европы. Но, по моему впечатлению, сейчас возможностей меньше, чем в феврале-апреле прошлого года, потому что возможности уже исчерпаны, вакансии заняты».

По словам Иванчика, во Франции сложнее получить преподавательскую позицию, чем в той же Германии, потому что за редкими исключениями преподавание идет на французском языке, а наши соотечественники владеют главным образом английским. Хотя на исследовательские позиции языковых ограничений нет, особенно в естественнонаучных дисциплинах. Из плюсов: есть стипендии для аспирантов на короткий срок — два месяца — по которым можно получать визу.

Сотрудничество на уровне институтов прекратилось, и это серьезная проблема для той науки, которую Иванчик представляет:

«У нас были, например, немецкие экспедиции на Северном Кавказе, и это все заморожено, конечно. Совместная экспедиция не может проводиться. Но если ваш партнер, скажем, Турция, то никаких проблем нет. И российские участники могут быть в экспедициях европейских стран в личном качестве».

Несмотря на прекращение институционального сотрудничества Европы с Россией, ученые из нашей страны до сих пор ездят на конференции также в личном качестве, говорит Иванчик. Причем он приводит пример, когда командировка таким ученым оплачивалась по грантам РНФ.

Израиль

Израиль отличается от других стран первого выбора тем, что туда можно приехать по программе репатриации.

 Институт Вейцмана (Израиль). Вид на ускоритель частиц. Credit: Amos Meron | CC BY-SA 3.0 | Wikipedia

Студент магистратуры биофака МГУ выехал в Израиль в сентябре, взяв академический отпуск. Сейчас он живет в пригороде Тель-Авива, городе Реховоте, где находится институт имени Вейцмана, там работает Ада Йонат, нобелевский лауреат по химии 2009 года за кристаллографию рибосомы:

«У меня был загранпаспорт, но для репатриации нужны документы, подтверждающие, что ты еврей, или твои близкие родственники евреи, — говорит репатриант. — Я хотел этим заняться и раньше, поэтому у меня документы были собраны. Но репатриация так устроена, что нужно идти в консульство Израиля в Москве. И когда все началось, выяснилось, что очередь в консульство на полгода-год вперед. Это никуда не годилось, поэтому я воспользовался так называемой экстренной репатриацией — взял документы и вылетел в Израиль как турист, а прямо в аэропорту заявил, что меняю статус на репатрианта. В аэропорту Бен-Гурион есть отделение Натив. Я получил гражданство в середине декабря. Но это случай исключительный, я месяц просидел вхолостую, не зная, как нужно взаимодействовать с бюрократией. Можно еще быстрее. Сейчас я ищу работу и магистратуру. Израиль сейчас наводнили репатрианты, искать работу довольно сложно. Есть классический путь репатрианта: сначала находишь работу уборщиком, потом чуть получше, потом еще чуть получше… Но, конечно, хочется как-то по-другому».

Израиль — страна с развитым биотехом и хорошими университетами. Бакалавров легко берут работать лаборантами в коммерческие лаборатории, но в науке бакалавры могут рассчитывать только на позицию лаборанта. «Какой карьерный рост у старшего лаборанта? Старый лаборант». Более серьезные позиции требуют магистерской степени.

Очень легко пойти в магистратуру на иврите. Есть учреждение «Управление по делам студентов-репатриантов», оно покрывает практически полностью расходы на магистратуру. Но магистратура на английском стоит довольно дорого и по крайней мере наполовину оплачивается самим студентом.

Плюсов довольно много, отмечает репатриант. Обучение ивриту в ульпанах бесплатное, каждый репатриант имеет право пройти один курс в частном ульпане и один — в государственном. Это занимает примерно полгода. Есть и программы, которые включают изучение иврита и дальше оплату магистратуры. Но по биологии он такой программы не нашел. Для тех людей, кто не имеет права на репатриацию, есть программы аспирантуры с пристойной стипендией.

Израиль — дорогая страна, на уровне Швейцарии. Но для новых репатриантов есть «корзина абсорбции». Это ежемесячные пособия на полгода, на которые можно жить, если не снимать квартиру.

«И еще: с израильским паспортом тебе открыто много стран, это тоже варианты и возможности».